Книга Ироническая трилогия - Леонид Зорин

Я слышал, как ты сказал Сабине, что я оборвал свою игру. Что Гранда не достанут отныне ни идиоты, ни негодяи. Иной раз даже ему позавидуешь. Не торопись мне вослед, сынок. Пред тем как кормить собою червей, надо поймать на них хоть линя.

Теперь послушай, что я скажу тебе. Это заслуживает внимания. Останься здесь – я вижу, ты сросся с этим столом и с этим светильником. Ты прирожденный вуайерист – значит, имеешь шансы стать автором. Ибо все авторы – соглядатаи.

Твое графоманство тебе поможет. Пока оно спит в твоем тайнике, и ты о нем еще не догадываешься. Ты любишь этот неспешный труд, это роскошное одиночество, когда – неизвестно откуда – является неуловимая строка. Я наблюдал, как ты млел за столом, как перекладывал бумаги и взмахивал пером, словно шпагой. Вот это твоя арена борьбы. Дели свою жизнь меж робинзонадой, склонность к которой ты носишь в себе, и неожиданными побегами в эту кипучую бестолковщину, которая поджидает снаружи.

Всасывай в свой укромный ларец, как пылесос, любую мелочь. В этой работе нет мелочей. Все они однажды сгодятся.

И – не пропусти золотой подсказки! Она блеснет невзначай, как награда за образцовое поведение. Ей впору изменить твою жизнь и даже возвысить ее до судьбы. А кто обронит ее по дороге – прохожий или старый знакомый, – это не имеет значения. Я сам пережил этот миг удачи. Один весьма даровитый поэт и упоительный мастер беседы обмолвился в письме полуфразой, предвестием, предчувствием мысли, одной из многих прелестных виньеток, которыми он пленял салоны. А мне, сынок, хватило обрывка для самой главной своей догадки о странной зависимости Истока от окончательного Итога и о Начале как Эхе Конца.

Сынок, тебя ждет настоящее дело. Итак, не уклоняйся от вызова. Письменный стол – твой приют и ристалище. Останься! Здесь славный профессорский дом. Правда, он обветшал немного, но ты подновишь его, не истребляя милых следов ушедшей жизни.

Останься здесь. Со стены, с портрета, я буду следить за тобой, сынок. Опыт отцов ничего не значит, однако отцы бывают товарищами, при этом – они надежней друзей. К тому же теперь, когда ты усвоил, сколь прихотливы и сколь причудливы футурософские ступени, мой опыт будет не столько криком, вырвавшимся вослед временам, сколько донесшимся из неведомого, из-за горизонта, призывом.

Останься. Твоя любовь к Сабине свидетельствует безукоризненность вкуса. Надеюсь, и ты оценил мой выбор. И убедился: я – Гранд воистину и музы не презрел объятий среди мне вверенных занятий. (Так похвалялся еще Козьма, дедушка вашего постмодерна. Сей дед переживет своих внуков.)

Зачем тебе уходить отсюда, зачем искать себе новый угол и новую Прекрасную Даму? Чтоб после печально наклонять персидские ресницы и плакать над обманувшей тебя надеждой?

Останься. Хозяйка этого дома пахнет оливками и лавандой, она обладает многими тайнами, их не найдешь у других соискательниц. Она лукава и обольстительна. Умеренна и сдержанна днем, время ее – после полуночи.

Когда ты устанешь от обихода, только мигни моему портрету, и я мгновенно спущусь с холста. Тебе предстоит немало бесед со стариком, не хотевшим стариться, нетерпеливым и неутомимым. Мы будем ритуально обмениваться нашими свежими соображениями, пока однажды ты не увидишь, что мы давно уже стали сверстниками.

Останься. И ты не будешь сетовать на недобор достойного общества. Я, ты и Сабина, чего же лучше? Ты встретишь неизбежное легче, чем мог бы встретить его без нас. И здесь ты постигнешь быстрее всех прочих: уйти не страшно. Страшно – задерживаться.

И все-таки. Мой главный завет: всегда одною ногой – за дверью!»

Гвидон не успел и шелохнуться, тут же с ошеломительной скоростью Гранд вновь очутился на холсте, со всех сторон огражденном рамой. А в кабинет вошла Сабина.

На ней была почти невесомая ночная черная рубашонка, не доходившая до колен. И только.

Гвидон прикрыл глаза.

– Как ты провел без меня это время? – спросила она. – Ты был терпелив?

Гвидон помедлил и прошептал:

– Терпение мое еле дышит, а ожидание было богато. Теперь мне ведомо, госпожа моя, что время твое – после полуночи. Твоя полуденная краса в полуночный час взрывоопасна.

Она подошла к нему и, положив смуглые руки на его плечи, произнесла:

– Еще что-нибудь. В этом же строе и регистре.

Он отозвался, изнемогая:

– Я пленник твой, и я ленник твой. Почтительный современник твой. Неукоснительный данник твой. Возможно ль, что я избранник твой?

– Так получилось, – вздохнула она. – Ну, продолжай. Что-нибудь этакое. Ориентально-музыкальное.

Гвидон опасливо покосился на холст с усмехающимся Грандом. Потом с усилием проговорил:

– Ноги твои полифоничны и восхитительно оркестрованы. Я слышу струнную группу пальчиков, щиколотки воркуют, как флейты, тема лодыжек светла и прозрачна, а икры твои трубят победу.

Она вздохнула чуть слышно:

– Еще.

– Ты прекрасна, как виолончель, госпожа моя, – сказал, обнимая ее, Гвидон. – Но время пройти неверной походкой и уложить виолончель. Не для того, чтоб она уснула, а для того чтоб она зазвучала. Теперь твоя очередь, Шахразада.

Она прижалась к нему и сказала:

– Настала первая, самая главная, из тысячи и одной ночи. Взмахни пушистыми опахалами своих ресниц и сотри обиду с лица своего – ты нынче забудешься на благосклонной моей груди.

– Достаточно, – простонал Гвидон. – Терпение со мной попрощалось.

Утром он осторожно встал, стараясь не разбудить Сабину, оделся и тихо вышел на улицу.

За ночь вчерашние лужи подсохли. Октябрьское декоративное солнце плеснуло золотистой волной. Северный ветер был свеж и бодр – словно напутствовал его молодость.

«Самое важное – не зажиться», – уверенно подумал Гвидон.

Июнь – август 2004 г.

Листки календаря

вместо послесловия

* * *

Тайна литературной удачи проста: каждую вещь нужно писать как последнюю, до конца сознавая: возможностей высказаться больше не будет. Но от мысли этой всегда отмахиваешься, все верится, что жизнь беспредельна, поэтому так неохотно и редко высказываешь свое сокровенное.

* * *

Марк Аврелий напоминал неспроста, что наша первейшая обязанность «уступать свое место вновь прибывшим». Вот что труднее всего дается.

* * *

Бродский нашел точную формулу: «Вчера наступило завтра, в три часа пополудни. Сегодня уже “никогда”, будущее вообще».

* * *

Жить по Бхагавадгите – совершать действие, не заботясь о его плодах. Так и сложилась история человечества.

* * *

Беда не в избранниках, беда в избирателях.

* * *