Книга Рыжая Соня и ловцы душ - Энтони Варенберг

Как и требовалось ожидать, над Иантой поднялся невообразимый крик. Люди, которых почти силой выгоняли из домов, не понимали, что происходит. Почему у них нет права даже взять с собой вещи, драгоценности? Неужели подтвердились худшие опасения и весь этот кошмар и есть нашествие гирканской Орды? Очень похоже! Их не убивают, но бесцеремонно гонят прочь из города, превращая в нищих бродяг. Женщины рыдали, дети при виде обезумевших от страха матерей визжали, мужчины молча сжимали кулаки, не собираясь сдаваться. Всю эту толпу едва удалось согнать на площадь перед королевским дворцом, где правитель обратился к своим подданным.

— Двухсоттысячная армия пиктов идет на Ианту,— сказал он.— Кто желает быть убитым или растерзанным на куски живьем, может остаться.

— А что же твои хваленые гирканские друзья?! — выкрикнул кто-то.— Удирают, поджав хвост, едва почуяв настоящую опасность, и бросают нас на произвол судьбы?! Они жили среди нас, жрали и пили, а теперь...

— Вас никто не бросает. Гирканские воины прикроют отход.— С губ Орта готовы были сорваться проклятия, и он с трудом сдерживался.— У меня нет времени для долгих объяснений! Но любая попытка устроить панику будет караться немедленной казнью на месте, без всякого суда. Это ясно?!

Кажется, предупреждение возымело действие. Бесконечная вереница людей в сопровождении войск покинула Ианту, устремившись на восток — в полную неизвестность. Кто-то пытался остаться, укрываясь в опустевших домах, но таких находили и отправляли вслед за остальными. Детей, стариков и больных поочередно несли на руках те, у кого было больше сил, так как повозок не хватало. Невооруженных людей сзади и с флангов окружали воины — так в стаде при приближении стаи хищников самки и детеныши сбиваются в середину, а самцы готовятся Отразить нападение.

Почти никто не разговаривал; люди избегали встречаться друг с другом глазами. Все происходящее разительно напоминало позорное бегство, и многие с тоской и гневом оглядывались назад...

* * *

Ворота города были открыты, и даже подвесные мосты опущены, так что готовившиеся к атаке пикты испытали первое замешательство, обнаружив, что никто не собирается вступать с ними в схватку. Впрочем, это непредвиденное обстоятельство их не остановило. Они ворвались в город с торжествующими гортанными криками. Может быть, только один человек, их предводитель Аггасуви, почуял неладное, но он ничего не мог изменить в сложившемся положении. Его псы, опьяненные дармовой добычей, сделавшись неуправляемыми, предались грабежу.

Хуже того, несмотря на немалые богатства Ианты, желающих урвать себе кусок пожирнее оказалось чересчур много, и между воинами возникла ожесточенная перебранка, тут же переросшая в резню. За неимением иного противника, эти тупые убийцы бросались друг на друга, никак не реагируя на приказы и запреты, а уж когда они добрались до винных погребов, началось истинное безумие.

Кровь из перерезанных глоток смешивалась с вином, образуя скользкие лужи на улицах. По сути, никакой армии больше не существовало: она превратилась в стаю распаленных дикарей, невменяемых и утративших всякое подобие человеческого облика. Обученные и привыкшие только убивать и грабить, они занимались обыденным для себя делом, безразличные к тому, что перед ними не было реального противника.

...Аггасуви впервые за долгие годы, что он стоял во главе пиктских войск, оказался не способным управлять ими. Немыслимо, но он чувствовал себя совершенно беспомощным. Выкованное им оружие обернулось против него самого: он не мог собрать своих воинов и обратиться к ним, взывая к их чести или чувству долга,— не он ли сам старательно разрушал в их сердцах и сознании представления о таковых?

Теперь, пожиная плоды собственных усилий, он сознавал, что проиграл. Его заманили в ловушку, из которой нет выхода. Пуститься в погоню за беглецами было полнейшей глупостью: это означало бы нарваться на движущуюся навстречу Орду гирканцев, а к такой схватке Аггасуви сейчас был готов меньше, чем когда бы то ни было.

Он остался один. Великая мечта о том, чтобы сделаться живым богом на земле, мечта, в которую он сам поверил в своем ослеплении властью, рассыпалась в прах, оказавшись миражом. Боги оставили его; пытаясь сравняться с ними в силе, он карабкался к небесам по лестнице из тел убитых врагов и преданных им друзей — оказалось, лишь затем, чтобы, наконец сорвавшись, свернуть собственную шею.

Бог по имени Аггасуви перестал существовать в эти роковые часы, и вместо него остался лишь тот, кем он и был на самом деле: подлый немедийский раб и жалкий скопец, мразь земли.

Тогда он вспомнил странную светловолосую женщину из Ианты, которую звали Велдой; она пыталась указать ему путь к спасению. Что она говорила? «Двести тысяч твоих псов ничто, если ты не одолеешь Рыжую дочь Рыси...» А он был слишком самоуверен, чтобы вовремя прислушаться к этим словам, и только теперь вполне убедился, что предупреждение Велды не было бредом.

Рыжая дочь гирканской Рыси — о да, вот он, его единственный и беспощадный враг. Аггасуви чуял это всем своим существом, и то Знание, которое все еще тлело в нем, подобно затухающему костру, вспыхнуло из последних сил, озаряя дорогу, ведущую хоть к какому-то выходу. Пусть ему придется бежать, покинув проклятый город-ловушку, бросив свою армию... Он начнет все сначала — в другом месте, в иной стране, где и как угодно; в конце концов, он еще далеко не стар, а запала ненависти в его душе хватило бы на Кхитай и Вендию вместе взятые.

Ненависть поведет его и дальше — если он сумеет преодолеть эту единственную преграду и вырвать сердце отродью лесной кошки. «Я убью эту суку,— подумал Аггасуви.— Я убью ее».

Не собираясь впустую тратить время, он покинул Ианту и отправился в погоню. Да, это будет правильно. Плевать на этих ублюдков: пусть, как стадо баранов, дожидаются, пока их всех здесь перережут — они только этого и заслуживают. Но не он.

Ярость Аггасуви была столь велика, что он даже не подумал собрать хоть небольшой отряд из тех, кто еще оставался верен повелителю и не до конца утратил разум; однако, когда -он пронесся мимо них на своем огромном жеребце, несколько пиктов, проводив Аггасуви недоуменными взорами, словно опомнились и сами присоединились к нему, готовые следовать за тем, кого почитали за бога, без приказов и вопросов. Ибо если он куда-то двигался — там, без сомнения, была настоящая дичь. Там было нечто более пьянящее, нежели самое крепкое вино: азарт битвы и радость убийства.

Черные волосы Аггасуви, подобно лошадиной гриве, развевались на ветру. Чуть наклонившись вперед, он похлопывал жеребца по шее, понукая его скакать все быстрее и быстрее. Губы его изогнулись в крике ненависти, обнажив зубы, блестевшие в лунном свете... Но вот крик прервался, и небольшой отряд продолжил путь в полном безмолвии.

Он преодолевал лигу за лигой, стрелой проносясь через опустевшие, словно вымершие, подобно самой Ианте, окрестные селения. Беглецы не могли уйти далеко, передвигаясь пешком; значит, даже их выигрыш вО времени был не важен. Аггасуви знал, что очень скоро настигнет их. Ее.