Книга Девочка с медвежьим сердцем - Фрэнсис Хардинг

Второе письмо было написано с помощью Морган и адресовано Хелен: невыносимо скучное послание о детях, заболевших корью. На обратной стороне было второе письмо, написанное соком артишока:

«Хелен, к этому времени вы уже наслушались обо мне самых странных вещей. Но правда оказалась еще более странной. Когда мы встретились, я не была на службе у Фелмоттов, но и не работала на ваших врагов. Я ваш друг и намерена это доказать.

Грамота, которую вы ищете, находится в Уайтхоллоу. Саймонд Фелмотт спрятал ее в обивке потайной двери в хозяйской спальне. Я переместила ее в другое место, но не слишком далеко. Она по-прежнему под той же обивкой, но в верхнем углу и закреплена там булавкой. Я сказала Саймонду, что спрятала ее в новом тайнике, и посчитала, что он, возможно, сунет руку вниз, к основанию двери, чтобы понять, там ли она, но увидит, что грамоты нет.

Полагаю, он не стал шарить по всей двери, а свел себя с ума, обыскивая весь дом. Люди ищут потерянное где угодно, только не в непосредственной близости от тайника.

Если Господь пожелает, мы снова встретимся, и я очень надеюсь, что останемся друзьями.

Бывшая Джудит».

Мейкпис вспомнила, как заблестели глаза охотника на ведьм, когда тот услышал о королевской грамоте. Будет лучше, если шпионы короля найдут ее и без лишнего шума уничтожат. Она не могла избавить мир от охотников на ведьм, но и снабжать их сведениями не желала. Слишком уж алчный народ.

Кроме того, ей доставляло удовольствие представлять, как Хелен обменивается холодными любезностями с ничего не подозревавшим мужем-парламентаристом и одновременно прячет в перчатке записку Мейкпис, а потом тайком убегает по ночам в поисках приключений и снова выполняет секретные поручения короля.

– Я хотел бы также записать свои исследования призраков, – продолжал доктор, – но, думаю, прочитав это, люди сожгут нас как еретиков. Иногда я гадаю, не совершила ли твоя семья колоссальную ошибку. Чем больше призраков я вижу, тем менее уверен, что мы – те же самые души, какими были, когда жили на земле. Насколько мне известно, настоящие души сразу переходят к Создателю, оставляя нас за спиной. Порой мне кажется, что мы, призраки, – просто воспоминания. Эхо. Впечатления. Да, мы способны думать и чувствовать. Можем сожалеть о прошлом, бояться будущего. Но действительно ли мы те люди, какими себя считаем?

– Но что это меняет? – Слишком поздно. Теперь Мейкпис считает призрачных союзников только друзьями. И никак иначе.

– Не знаю, – задумчиво протянул доктор Квик, – ударит ли по моему тщеславию мнение, что я не что иное, как комок мыслей, чувств и воспоминаний, которым дал жизнь чей-то чужой разум. Но ведь то же самое можно сказать о книге. Где мое перо?

Мейкпис позволила ему воспользоваться своей правой рукой для письма. И не впервые подумала о том, что и доктор тоже может уйти, когда почувствует, что до некоторой степени прожил жизнь после жизни.

Но только не медведь. Медведь никогда с ней не расстанется.

Мейкпис не могла найти ту точку, то место, где кончалась она и начинался медведь. В том первом неуклюжем объятии душ они безнадежно переплелись друг с другом. Что бы ни случилось, куда бы она ни пошла, медведь будет рядом. Тому, кто будет знать ее, симпатизировать или любить, придется принять медведя. Теперь Мейкпис могла даже немного полюбить себя, зная что она – медведь.

Добрых несколько дней после смерти Ханна была совершенно сбита с толку. На линию фронта ее привели в равной мере любовь и отчаяние. Хорошо Тому говорить о необходимости идти в поход с войском графа, но если он оставит ее одну с будущим ребенком в животе, что она будет есть и куда пойдет?

Поэтому Ханна собрала вещи и отправилась на войну, хотя живот уже стал набухать.

Она была не единственной. В войсковом обозе было полно других женщин: жен, любовниц и просто шлюх, занятых стряпней, кормлением новорожденных и добыванием провизии. Они ей нравились, то есть нравились почти все. Дни проходили в утомительной ходьбе по пыли и грязи. Но она была молода, и иногда все приключение оставляло ощущение безумно возбуждающего праздника. Ее прекрасный голос, которым всегда восхищались в церкви, звучал даже лучше у лагерного костра.

Но Том погиб при взрыве груженной порохом телеги. От потрясения с Ханной начался припадок, и она потеряла ребенка. У нее не осталось живота, с которым она могла бы вернуться домой без Тома. Да и дома у нее больше не было. Но куда ей идти? И что есть, если солдатского жалованья Тома ей больше не выдавали?

Другие женщины нашептали, что если одеться мужчиной и согласиться стоять «худшие» вахты, то она может завербоваться и получать солдатское жалованье. В лагере было несколько таких женщин, и офицер смотрел на это сквозь пальцы.

Так Ханна стала Харолдом. Она была слишком тощей, чтобы встать в строй вместе с копейщиками, поэтому ее научили зажигать фитиль и послали к мушкетерам.

Во время великой битвы, когда строй мушкетеров прорвали и рассеяли, она услышала, как женщины голосят, что враг напал на обозы. Ханна побежала в конец лагеря сквозь хаос и пелену порохового дыма, и увидела, как всадники гоняются за женщинами, протыкая их шпагами. В одного она всадила пулю, другого ранила шпагой, но удар в спину оборвал ее жизнь.

«Нет, – думала она, умирая. – Нет! Нет! Слишком скоро! Я только что нашла новую жизнь и свое место в ней!»

Эта мысль была единственным, что не покидало ее следующие несколько дней. Она была во мраке. Теплом странном мраке. Ей казалось, что она не одинока. Время от времени кто-то пытался заговорить с ней. Голос принадлежал молодому человеку, и сначала она решила, что это Том призывает ее на небеса, но голос был не его, да и акцент какой-то странный.

Наконец к ней вернулось зрение. Видеть голубое небо было так радостно, что хотелось плакать. Однако оказалось, что плакать она не может. Похоже, она куда-то шла, но при этом не владела собственным телом, а когда глянула вниз, оказалось, что это вообще не ее тело. Она по-прежнему была в мужской одежде, но теперь и тело было мужское!

– Ты можешь видеть? – слегка настороженно спросил все тот же настойчивый голос. – Можешь слышать? Меня зовут Джеймс.

– Что случилось? – допытывалась Ханна. – Где я?

– Ты в безопасности… Собственно говоря, ты мертва, но зато в безопасности… в каком-то смысле. Мейкпис! Ты можешь потолковать с ней? Я к такому не привык.

Человек, глазами которого теперь взирала на мир Ханна, повернулся к своей спутнице, девушке на пару лет моложе Ханны. Она выглядела обычной рыночной торговкой, в выцветшем шерстяном платье и полотняном чепце, но взгляд был понимающим. Серьезным. Словно перед ней разворачивалась вся жизнь Ханны.

Ханна заметила на ее щеке две крошечные оспинки, такие маленькие, что их можно было принять за капельки дождя. Эти оспинки напомнили ей о двух больших веснушках, сидевших на щеке Тома почти в том же месте. Ханна приняла это за хороший знак. Она настолько отчаялась, что ей годился любой знак, который только можно найти.