Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

Поспешно вернувшись в Петербург, императрица велела собрать верховный суд, куда вошли самые известные люди империи. Мировича неоднократно допрашивали, и он во всем сознался, но из сообщников назвал лишь Аполлона Ушакова, который, как вскрылось на следствии, незадолго до того погиб по дороге в Смоленск при невыясненных обстоятельствах. Наиболее рьяные судьи предлагали пытать мятежника, замыслившего государственный переворот. Однако императрица решительно им в том отказала, отчего в обществе моментально разнеслась молва о ней как о тайной вдохновительнице неудачного переворота. Чего, впрочем, при всеобщем неведении о государственных тайнах никто из завзятых сплетников ни отрицать, ни подтвердить не мог. Так или иначе, Василия Мировича приговорили к четвертованию, что и было произведено при огромном стечении народа на Обжорном рынке, где когда-то Сашка искал целебные коренья для своего хозяина.

…Когда казнь закончилась и народ стал расходиться, никто не обратил внимания на стоявшую в отдалении от всего происходящего карету с занавесками на окнах. Таких карет в тот день собралось довольно много, но все они разъехались еще до того, как простой люд, напуганный зрелищем крови, ручьем лившейся на деревянный помост, чего не было на Руси уже два десятка лет, запрудил собой все соседние улочки и переулки. А в той карете преспокойно сидели два старых знакомых: Гаврила Андреевич Кураев и бывший подпоручик Василий Яковлевич, носивший теперь фамилию Немирович. Своей новой фамилией он был обязан императрице, пожелавшей даровать ему жизнь. Но она распорядилась сделать это тайно, а виновнику «шлиссельбургской нелепы», как она назвала неудавшийся мятеж, велела присвоить фамилию, отличную от прежней, Немирович. На ее взгляд, женщины умной и рассудительной, в смене одной фамилии на другую заключена была простая логика: всему роду Мировичей, показавшему себя с не лучшей стороны, больше подходит прозвание людей коварных, а значит, немирных. Спорить с государыней ее ближайшие советники, посвященные в это преображение, не посмели. А потому Кураеву поручено было выдать его подопечному соответствующий документ и препроводить его в бывшее родовое поместье под Полтаву.

Потрясенный увиденным, Василий спросил Кураева:

– Кто этот несчастный? Почему он оказался на моем месте?

– Того знать не могу, а если бы и знал, то не ответил. Вы исполнили все, что вам было поручено, потому государыня отнеслась к вам благосклонно и пощадила вашу жизнь. Живите дальше, и вот вам мой совет: забудьте обо всем произошедшем.

– Как же я могу такое забыть? Вряд ли получится.

– Вам трудно будет жить с этим, – согласился он. – Боюсь, разум далеко не каждого человека способен выдержать подобное. Но это все слова сочувствия, которые я могу произнести вслух.

Но Василий не слушал его. Он был как бы в горячке после суда и выхода из заключения. А сейчас, увидев, что вместо него казнили совсем другого человека, весь дрожал и трясся, постоянно ощупывал свою голову, словно проверял, на месте ли она. Кураев старался не обращать внимания на болезненное состояние Василия, но и он не выдержал и достал из-под сиденья штоф с вином, налил полную чарку, оказавшуюся рядом со штофом, и протянул Василию:

– Выпейте до дна, иначе я за вас не ручаюсь.

Тот выпил и действительно дрожать перестал, но вдруг начал дико смеяться, да так, что запряженная пара лошадей, до того спокойно стоявших на месте, начала взбрыкивать и прядать ушами.

– Вы говорите, будто бы я все выполнил, но я же поступил по-своему и пытался освободить царевича раньше, чем вы мне велели. И в результате его убили.

– А кто вам сказал, что его убили? – спокойно возразил Кураев. – Вам сейчас тоже отсекли голову, но вы живы. Или я не прав? Не надо считать себя самым умным, есть люди более умные и опытные в делах подобного рода. Вы новичок в нашем деле. Жаль, что больше вас нельзя будет привлечь к чему-то подобному. Для всех других вы больше не существуете. То, что вы начнете освобождение раньше указанного вам срока, я тоже предусмотрел. И из Шлиссельбурга в тот день никуда не уехал. Вы остались живы только потому, что комендант Бердников имел от меня приказ сохранить вам жизнь…

– Значит, это была … – Василий не знал, что сказать в ответ. Его мысли то ли от выпитого, то ли от пережитого путались, и он не мог четко сформулировать вопрос. – А что стало с моими солдатами? Они не пострадали, надеюсь?

– Святая простота! Помните, откуда это? Поинтересуйтесь на досуге, не буду лишать вас удовольствия разобраться. Солдат, он на то и солдат, чтоб жертвовать собой во имя императрицы и отечества. Все они получили заслуженное наказание и будут сосланы в Сибирь навечно. Кстати, а вам не хочется побывать в Сибири? У меня скоро намечается туда поездка. Сибирский митрополит Павел отказывается прибыть в столицу, и меня командируют поторопить его, – с нехорошей усмешкой сообщил Кураев.

– Вы не сказали мне, где теперь царевич? – Василий наконец вспомнил, что он хотел спросить. – Опять в крепости? Или его перевезли в столицу?

– Хоть вам этого знать не положено, но открою государственную тайну. – Кураев понизил голос до полушепота. – Еще ранее он пожелал принять монашеский постриг и получил на то величайшее согласие. Но все тянул, не хотел расставаться с миром. Устроенная вами стрельба подтолкнула его к тому. И теперь он под другим именем находится в монастыре неподалеку от столицы. Мало ли что может случиться в наше неспокойное время, а вдруг он еще понадобится для какой-то цели? Но для всех – он умер. Как, впрочем, и вы. Избавлю вас от вопроса о том, каково ощущать себя мертвецом. Но, думается, ощущение не самое приятное. Ну, что, пора ехать? Нужно еще по дороге забрать ваших слуг. Как их там, совсем запамятовал…

– Сашка и Ульян, то есть Ульяна, – путаясь, подсказал ему Василий. – Вы очень любезны, никогда не забуду вам этого. Теперь последний вопрос. Можно? – спросил он заплетающимся языком.

– Валяйте. Я даже знаю, о чем вы хотите спросить: кого видели вы на койке в камере Иоанна Антоновича, показавшегося вам мертвым. Так?

– Да, вы совершенно правы… Именно это я и хотел узнать… А вы как догадались?

– Неважно, – отмахнулся Кураев. – То был убитый буйный арестант, что вырвался из своей темницы. Один из охранников проткнул его шпагой насквозь, иначе он мог наделать много шума, а это нам было совсем ни к чему. Когда вы бросились к воротам, то офицеры увели царевича в камеру убитого, связали и оставили там, а еще теплого буйного арестанта положили на его место. Вот вы и решили, что царевич мертв. Я ответил на все ваши вопросы?

– А если бы… – начал говорить Василий, но Кураев бесцеремонно перебил его:

– Никаких «если бы»! Поехали! – И он постучал в стенку кареты, подав вознице знак трогаться. Через неделю они прибыли в Полтаву, где и расстались, а Василия Яковлевича Немировича вместе с Сашкой и Ульяной арба, запряженная волами, повезла дальше. К вечеру он уже обнимал плачущую бабку Пелагею, жену Анну и сына Петеньку.

Перезимовав с грехом пополам в крестьянской мазанке с печкой, топившейся хворостом и соломой, с глинобитным полом и дырами в стенах, Василий загрустил. Однажды погожим весенним деньком, надев мундир и прицепив шпагу, он отправился в соседнее имение сечевой сотни хорунжего Кривоноса и там вел с ним долгую беседу о былых сражениях и неправде, пришедшей на землю русскую с воцарением новой императрицы.