Книга Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Неклюдова

Маршальша д’Юмьер устроила большой прием в честь короля, на котором присутствовали маркиза де Рисбург, жена губернатора Брюсселя, и ее сестра, мадмуазель де Вальфюзе, а также мадмуазель де Каллен — неплохо сложенная девушка, дочь господина де Рисбурга. Король много с ней болтал; неизвестно, говорил ли он ей нежности. Она совершенно не казалась смущенной и вела себя так, словно видела его всякий день. Хотя они были никому не известны, это не помешало их представлению королеве, которая хотела устроить им угощение. Они отговорились тем, что были одеты в серое. Хотя такой ответ показывал, что им известны светские приличия, и все нашли, что они отнюдь не лишены ума, тем не менее потом в карете их высмеяли. Мы ночевали в Сен-Венане, в Берге и в Дюнкерке, где провели пару дней. Мне удавалось перемолвиться словом с господином де Лозеном, когда он бывал у королевы. Мы отправились в Кале. Здесь короля приветствовал господин Кольбер, наш посол в Англии.[305] В утро его прибытия мне рассказали, что король Англии собирается расторгнуть брак, ибо его жена не может иметь детей, и многие знатные англичане поговаривают, что он женится на мне. Мне эта новость показалась смешна, и я совершенно не рассердилась бы, когда бы Месье, ехавший в карете вместе с нами, не сказал, обращаясь ко мне, что ему кое-что известно, но он ничего не скажет. Все переглянулись, обратив внимание на его таинственный вид. Король мне сказал, что, по мнению Кольбера, король Англии помышляет о расторжении брака и женитьбе на мне; не имея на то приказов, Кольбер никогда об этом не заговаривал, но многие влиятельные персоны, причастные к увеселениям короля, говорили об этом с полной уверенностью, и он не сомневался в их правдивости. Все, что было способно воспрепятствовать мной задуманному, причиняло мне чувствительное огорчение; я поняла, что дело такого рода все осложнит, и принялась плакать. Королева сказала: «Это ужасно, когда у человека две жены одновременно». Король обратился ко мне: «Что вы об этом думаете, кузина?» Я промолвила, что у меня для него один ответ, ибо я не имею собственной воли, и уверена, что он никогда не принудит меня совершить поступок, противный моей и его совести. Королева откликнулась: «Как! Если бы король того пожелал, вы бы подчинились из любезности?» Король ответил: «Ей прекрасно известно, что я не возьму греха на душу». Месье сказал, что все это замечательно и что он будет весьма рад. Госпожа де Монтеспан заметила: «Мадмуазель хорошо знает короля Англии, он был так в нее влюблен! Как это мило: она будет писать королю и слать тысячу подарков, а мы постараемся ответить ей тем же».[306] Чем больше все вокруг одобряли этот план, тем сильнее я заливалась слезами. Король сказал: «Не стоит так плакать из-за одного слуха». Я ответила: «Меня печалит мысль о том, что придется покинуть Ваше Величество». Это была удобная возможность изъявить свою дружбу к королю и показать господину де Лозену, что я ставлю его выше всех земных императоров и королей. Последнему я рассказала все только что описанное. Он сказал: «Я все знаю, как и то, что вы много плакали». Он сказал, что я была вправе страдать при мысли, что придется покинуть короля, и он в восторге, что я так нежно к тому привязана, и не сомневается, что именно это было причиной моих слез; ибо брак с королем, который готов отослать жену в отчий дом, дабы выбрать себе супругу по нраву, послужил бы к моей вящей славе, и он бы радовался вместе со мной. Мы переночевали в Булони и назавтра отправились в Эсден, где в утро нашего отъезда господин де Лозен выстроил войска в боевом порядке. Во главе их он приветствовал короля; затем войска были распущены по квартирам, за исключением гвардейцев и жандармов, которые остались при короле. Вечером в Аббервиле я нашла его у королевы; он мне сказал: «Вы видите перед собой человека, который счастлив наконец получить возможность обуть сапоги и приехать в карете». Я хотела его пожурить за леность и сказала, что когда бы он мог видеть, как был хорош во главе войска, то не слезал бы с лошади. Вечером у королевы я ему сказала: «Теперь, когда вам не надо отдавать приказы или отправляться ночевать в лагерь, я надеюсь, что вы останетесь вплоть до ужина короля». В тот момент, когда он вошел, я беседовала с Молеврие, [307] братом Кольбера, нашего посла в Англии. Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, «Я не хотел вас прерывать, — сказал он, — по-видимому, вы расспрашиваете брата посла об известиях касательно вашего брака. Вы избрали меня для совета; признаюсь, на вашем месте меня бы соблазнила возможность стать великой королевой, тем более в стране, где вы можете быть полезны королю. Поверьте, соглашайтесь без колебаний. Помимо интересов короля, которые вам должны быть чувствительней всего на свете, вы найдете приятность в браке с человеком в высшей степени достойным, который еще и близкий друг короля. Из этих соображений вы можете видеть, что весь мой совет ограничивается тем, что я могу лишь со всей страстью желать благополучного завершения этого дела». Он мне сказал: «К тому же я знаю, что вам нравятся неожиданные известия, — и это как раз в вашем вкусе». Я прекрасно видела, что он так говорит, дабы заставить меня объясниться; и хотя он всегда старался казаться человеком, не любящим долгих речей, что в каком-то смысле было правдой, когда он хотел проникнуть в мысли людей, то решительно ударялся в другую крайность, владея секретом на протяжении двух-трех часов болтать о самых разных вещах, казавшихся пустяковыми тем, кто его слушал и не постигал, какое приложение он мысленно всему этому делал. Я ответила: «Когда бы я действительно этого желала, как вы говорите, то вчера бы не плакала. Мне кажется, что вам я менее всего обязана объяснениями, ибо мне слишком часто случалось вести с вами речи, из которых легко понять, что у меня другие намерения. Вы были бы вправе, — сказала ему я, — посмеяться надо мной, если бы я пустилась в долгие рассуждения по поводу того, чего хочу и чего не хочу делать». И добавила: «Я не изменю ни образа действий, ни своего решения». Пока мы так беседовали у окна в покоях королевы, перед нашими глазами прошли почти все придворные кавалеры, и я принялась оценивать их фигуры, манеры, внешность и рассуждать об их уме. Когда я высказалась о каждом, он сказал: «Судя по тому, что я вижу, вы выбирали не из тех, о ком сейчас шла речь, ибо в каждом вы обнаружили что-то вам не нравящееся. Я бы хотел, — сказал он, — чтобы этот человек появился и вы бы мне его показали». Прошел Шаро, [308] затем граф д’Эйен. Он мне сказал: «Вот человек достойный; однако не думаю, чтобы это был счастливец, уже, как вы говорите, вами избранный». Я ему ответила: «Поищем; я вам обещаю, что он здесь, и, если вы немного мне поможете, мы его скоро найдем». Он заулыбался и сказал: «Поразительно, как долго можно вот так тешиться пустяками; если подумать, то мы с вами, что называется, порем чушь. Поговорим о чем-нибудь более серьезном». Он переменил тему и вскоре меня оставил. Во время этой поездки я свела знакомство с его сестрой, госпожой де Ножан. Как я уже говорила, она была принята в число фрейлин королевы в Бордо и с тех пор вышла замуж за графа де Ножан.[309] Я хотела иметь при себе кого-то, с кем можно было бы о нем беседовать. В ней были ум и достоинство, и я с удовольствием с ней болтала; и, хотя я уже оправилась от слухов, пущенных его врагами, что он собирается жениться на госпоже де Лавальер, я все-таки расспросила о них госпожу де Ножан, чтобы она подтвердила мое мнение, а еще чтобы поговорить о ее брате и услышать о нем что-нибудь хорошее. Она отвечала, что эти слухи приводят его в отчаяние и ее тоже.