Книга Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов

Анна не могла не знать, что в пестром лагере приверженцев самодержавия было больше противников олигархов, чем сторонников курляндской герцогини – «Ивановны», давно оторвавшейся от жизни России и не имевшей никакого авторитета в верхах русского общества. В этом можно увидеть и истоки того, что впоследствии было названо «бироновщиной», и причины возвращения (если не сказать завуалированного бегства) императорского двора в Санкт-Петербург. Хотя именно гвардейцы способствовали утверждению Анны на престоле, но и их поддержка не была безусловной, и не всем гвардейцам она могла доверять. В деле полковника Давыдова, начатом в Тайной канцелярии в 1738 году, упоминается интересная деталь – одной из причин переезда двора в Петербург был случайно подслушанный Анной и Бироном разговор гвардейцев, возвращавшихся после тушения небольшого пожара во дворце. Они, проходя под окнами царицы, говорили между собой о ее временщике: «Эх, жаль, что нам тот, которой надобен, не попался, а то буде его уходили!»

Простодушные гвардейцы вольно или невольно попали в точку: именно этот человек, тотчас вызванный из Курляндии самодержавной императрицей, был ее главной опорой в это смутное время, именно к его советам, опасаясь своих новых подданных, прислушивалась она больше всего. Осторожно, в соответствии с обстановкой, вел себя и Бирон. Иностранные дипломаты сообщают, что поначалу, приехав в Москву, Бирон был скромен и незаметен, прислушивался к мнениям знавших русский двор иностранцев. Но постепенно его власть усилилась, и он стал собирать вокруг себя людей, которые должны были составить новое правительство Анны.

Логика политического поведения безошибочно подсказывала Анне, что нужно продолжать успешно начатую политику компромиссов с дворянством и даже с бывшими верховниками, ибо ее вступление на престол подавалось как победа объединяющего все противоборствующие группировки дворянского общества самодержавного начала. Поэтому ликвидация 4 марта 1730 года ненавистного Анне Верховного тайного совета была оформлена как обыкновенная реорганизация с целью восстановления системы управления государством по петровскому образцу во главе с Сенатом, который из «Высокого» вновь стал «Правительствующим». Верховный тайный совет был просто слит с Сенатом, и в состав сенаторов были введены почти все верховники. И лишь на клане Долгоруких Анна позволила себе выместить злобу – начались репрессии против Алексея, Ивана и других Долгоруких, которые иностранные дипломаты сразу охарактеризовали как «страшный удар по семейству». В отношении остальных активных сторонников ограничения царской власти Анна вела себя так, как будто ничего особенного не произошло. Наоборот, кажется, что она старалась всячески приблизить к себе активистов конституционного движения, примирить их со своей самодержавной властью. Многие из них не были обойдены наградами, высокими назначениями по случаю коронации. О судьбе князя Алексея Михайловича Черкасского скажу чуть ниже, а теперь отмечу, что виднейшие шляхетские прожектеры были как бы поощрены за общественную активность. Один из них – Михаил Матюшкин, сочинитель шляхетских проектов, – был назначен киевским генерал-губернатором, Василий Татищев получил по случаю коронации Анны чин действительного статского советника и тысячу душ и вообще в течение почти всего ее царствования был не из последних деятелей. Поначалу «ласкала» Анна и влиятельнейших верховников: фельдмаршал князь Михаил Михайлович Голицын получил 4000 душ и место президента Военной коллегии, а его жена Татьяна Борисовна стала обер-гофмейстериной двора Анны. Дмитрий Михайлович Голицын вошел в новый состав Сената. Получили награды и повышения и другие верховники и вожди шляхетской «вольницы», мечтавшие об ограничении власти императрицы.

Вместе с тем для всех было ясно, что новая императрица не может доверить управление Сенату, который был наполнен ее вчерашними утеснителями и, кроме того, как уже показала послепетровская практика правительственной деятельности, не приспособлен к оперативной и конфиденциальной (главное условие самодержавного правления) работе и потому не может стать вспомогательным органом «при боку» Анны-императрицы. В Сенате оказалась, в сущности, вся политическая элита тогдашней России: канцлер Г.И.Головкин, фельдмаршалы князья М.М.Голицын, В.В.Долгорукий, И.Ю.Трубецкой, а также дипломаты князья Д.М.Голицын и В.ЛДолгорукий, АИ.Остерман, князь-папа И.Ф.Ромодановский, активист обсуждения проектов Черкасский, бывший «узник» П.ИЯгужинский, генерал Г.П.Чернышев, морганатический супруг царевны Прасковьи генерал И.И.Дмитриев-Мамонов, а также князь Г.Д.Юсупов, С.А.Салтыков, А.И.Ушаков, князья Ю.Ю.Трубецкой и И.Ф.Барятинский, С.И.Сукин, ГАУрусов, МТ.Головкин, В.Я.Новосильцов. Словом, никогда Сенат не был таким многолюдным, пестрым и… таким бесполезным, как весной 1730 года. Анне, мало смыслившей в управлении государством, напуганной политической борьбой, завязавшейся при ее вступлении на престол, не нужен был такой «римский Сенат». Несмотря на разделение его на пять департаментов, он был громоздкий, а самое главное – требовал постоянного участия императрицы в решении множества представляемых на ее рассмотрение дел. Императрице был нужен небольшой совещательно-распорядительный орган «при боку» из доверенных, «своих» людей, не политиков, а высокопоставленных помощников. Примечательно, что такой вспомогательный орган рассматривался тогда как необходимый женщине, оказавшейся на троне. Так, в проекте Татищева, который обсуждался дворянами в феврале 1730 года, есть такой пассаж «О государыне императрице, хотя мы ея мудростию, благонравием и порядочным правительством довольно уверены, однако ж как есть персона женская, таким многим трудам неудобна; паче ж законов недостает, для того на время, доколе нам всевышний мужескую персону на престол дарует, потребно нечто для помощи Ея величеству вновь учредить». Известно, что под этим «нечто» тогда подразумевалась целая система выборных органов, которые для Анны были неприемлемы. Однако сама идея правительственной «подмоги» слабой женщине у власти противозаконной никому не казалась. И эту идеи оформили указом от 6 ноября 1731 года, создав Кабинет министров, полностью подчиненный императрице высший правительственный орган. Но в течение почти двух лет, предшествовавших этому законодательному акту, в придворных кругах шла ожесточенная борьба за право оказаться среди ближних советников Анны Иоанновны и в перспективе попасть в планируемый Кабинет министров.

Поначалу к совещаниям при дворе привлекались Бирон, Остерман, ставший снова генерал-прокурором Сената П.И.Ягужинский, князь А.М.Черкасский, братья Левенвольде, С.А.Салтыков. На первом месте, не считая, разумеется, Бирона, среди советников Анны вскоре оказался хорошо нам известный «вечный вице-канцлер» Андрей Иванович Остерман. В феврале и марте 1730 года он часто и подолгу болеет, и для наблюдателей ясно, что болезнь эта, как всегда, явное притворство, способ переждать смуту. Когда же в апреле ему пришлось «выздороветь» – на место вице-канцлера Анна могла ведь найти и кого-нибудь более здорового и гибкого, – ситуация при дворе все еще оставалась для него неблагоприятной. В борьбе за власть ему пришлось выдержать конкуренцию со своим давним недоброжелателем Павлом Ивановичем Ягужинским, который резко пошел в гору, вновь став, с восстановлением Сената, «государевым оком» – генерал-прокурором Сената.

Сам Ягужинский – этот неуправляемый, экспансивный деятель, часто нетрезвый, со скандальной репутацией и неуживчивым характером, – в роковые для многих придворных авторитетов дни «затейки верховников» повел себя весьма противоречиво. Вначале, по некоторым данным, он выразил поддержку намерениям верховников ограничить власть императрицы, но потом, вероятно после того, как не был включен ими в Совет и оказался за пределами круга лиц, посвященных в замыслы верховников, обиделся, взбунтовался, отправил гонца в Митаву предупредить Анну о замыслах олигархов. Посланный от него с письмом для Анны Петр Сумароков (отец поэта и драматурга А.П.Сумарокова) был перехвачен В.А. Долгоруким, и верховники приказали арестовать «бунтаря» Ягужинского. Он даже просидел несколько дней в тюрьме – достаточно, чтобы с приходом Анны выйти из узилища героем, пострадавшим «за правое самодержавное дело». И такой человек, конечно, не мог не быть приближен тронутой его поступком императрицей. При этом я не вкладываю в вышесказанное обидного для Ягужинского смысла. Он был человек неординарный, яркий и во многом искренний. Был белой вороной в кругу сановников России, так как не воровал и поэтому всегда представлял опасность для большинства своих высокопоставленных коллег, естественно, воров…