Книга Мишель Фуко - Дидье Эрибон

«Поэтому мы не можем прикоснуться к какой-либо точке приложения власти, чтобы не столкнуться с рассеянной совокупностью этих точек, которую нельзя не хотеть низвергнуть, пусть даже исходя из ничтожнейшего требования или протеста. Таким образом, всякая частная революционная оборона или атака соединяется с рабочей борьбой»[414].

1975-й, 1976-й, 1977-й: политический ландшафт изменился. И оба участника этого диалога отказались от прежнего словаря. Хотя в книги Фуко, публиковавшиеся в эти годы, в частности в «Надзирать и наказывать», проникли некоторые элементы той проблематики. Очевидно, что только что опубликованная книга содержит мысли, которые двигали автором в момент, когда она задумывалась и писалась. Мысль всегда опережает публикацию. Возможно, именно этот разрыв стал причиной «кризиса», наступившего для Фуко после выхода «Воли к знанию» и затянувшегося на 1976 и 1977 годы. Можно ли считать, что этот кризис отдалил Фуко от Делёза? Больше они не встречались.

Думается, что истинная причина расхождения кроется все же в политике. В 1977 году они вместе борются против экстрадиции Клауса Круассана, адвоката «банды Баадера-Майнхоф», попросившего политического убежища во Франции: в Германии ему грозил суд за превышение должностных полномочий и оказание помощи подзащитным, не связанной с исполнением его прямых обязанностей. Власти намеревались выслать его назад в Германию, что привело Фуко в ярость. 14 ноября 1977 года он писал в журнале «Le Nouvel Observateur»:

«Вы имеете право на адвоката, который говорит с вами и за вас, который помогает вам быть услышанным и сохранить жизнь, индивидуальность и силу протеста. […] Это право — не юридическая абстракция, не идеал мечтателя; это право является частью исторической реальности и не может быть уничтожено»[415].

Когда Клауса Круассана должны были выпустить из тюрьмы, чтобы затем выдворить из Франции, Мишель Фуко пришел к тюрьме «Санте» с несколькими десятками единомышленников. Они хотели образовать символический живой барьер. Полиция разогнала собравшихся, действуя жестко: Фуко даже сломали ребро. Через несколько дней Фуко все через тот же журнал «Le Nouvel Observateur» призвал левых лидеров занять адекватную позицию и, в частности, выступить в защиту двух женщин, привлеченных к уголовной ответственности за то, что они до ареста «прятали» Клауса Круассана в Париже[416]. Когда министр юстиции Ален Пейрефит вступил в полемику с бывшим товарищем по Эколь Нормаль, со стороны Фуко последовала суровая отповедь[417]. После экстрадиции Клауса Круассана Фуко и многие другие интеллектуалы — Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар, Маргерит Дюрас — призвали парижан выйти 18 ноября на площадь Республики. Как мы видим, Фуко не щадит сил для защиты немецкого адвоката. Он действительно «ангажирован». Однако Фуко стремится сконцентрировать борьбу на юридической проблеме. Он защищает адвоката, а не его клиентов. И речи нет о том, чтобы поддерживать тех, в ком он видит «террористов». И в этом коренится его расхождение с Делёзом. Делёз также встал на защиту Клауса Круассана. Однако Фуко и Делёз поставили свои подписи под разными текстами. В тексте, подписанным Фуко, говорится о праве на защиту и об экстрадиции. В тексте же, подписанном Делёзом и Феликсом Гваттари, говорится о Западной Германии как о государстве, дрейфующем в сторону полицейской диктатуры. Видимо, с этого и началась «ссора» Фуко и Делёза — точнее, отход Фуко от Делёза. Не было ни сцен, ни споров, ни объяснений. Просто их долгий союз распался.

Эта версия подтверждается записью в дневнике Клода Мориака, датированной 10 марта 1984 года. В тот момент Мориак и Фуко пытались помочь иммигрантам, выдворенным из их жилья на Гут-д’Ор. Они ломали голову над тем, кому дать на подпись письмо, адресованное мэру Парижа. «N… не то», — говорит Фуко. Нет, он не может обратиться к этому человеку. И, поскольку Мориак удивлен, объясняет:

«Мы больше не видимся… Со времен Клауса Круассана. Терроризм и кровь для меня неприемлемы, я не мог относиться к Баадеру и его банде с одобрением»[418].

Клод Мориак, обычно называвший имена людей, о которых шла речь, предпочел зашифровать имя того, о ком говорил Фуко. Но загадочный N — это, конечно, Жиль Делёз.

Начиная с этого времени — конца 1977-го — начала 1978-го — Фуко и Делёз перестают встречаться. Их дороги разошлись. Каждый продолжал читать книги и статьи другого: отныне это был их единственный способ общения.

Через месяц после экстрадиции Клауса Круассана Фуко оказался в Германии, где с ним произошли странные и неприятные инциденты. В декабре 1977 года он отправился в Берлин с Даниэлем Дефером. Они намеревались съездить в Восточный Берлин, но столкнулись с негостеприимством полицейской бюрократии: у них самым тщательным образом проверили документы, с их записей сняли копии, они должны были сообщить все данные о книгах, названия которых значились в их записных книжках… Как скажет Фуко, впечатления были «самые тяжелые». Прошло два дня. Когда они вышли из отеля — дело происходило уже в Западном Берлине, — рядом с ними остановились три полицейские машины. В мгновение ока их окружили полицейские с автоматами. Последовал обыск. За завтраком они обсуждали книгу об Ульрике Майнхоф, и кто-то донес на них. Их отвезли в полицейский участок для проверки документов. «Мы ни в чем не виноваты, — заявил Фуко через газету „Der Spiegel“. — Просто тот, кто выглядит как интеллектуал, вызывает подозрение. Любая власть видит в интеллектуалах гнусных типов»[419].

Прошел месяц. Фуко идет по промерзшим улицам Ганновера в рядах демонстрантов, выступающих в защиту Петера Брюкнера, профессора, изгнанного из университета за то, что он выступил с поддержкой запрещенной книги (впоследствии Фуко напишет предисловие к французскому изданию памфлета Брюкнера «Враг государства»[420]). На этот раз Германия уже не кажется ему мрачной страной «запретов на профессии». В январе 1978 года он едет с Катрин фон Бюлов в Западный Берлин, где собираются тридцать тысяч человек и на протяжении трех дней с энтузиазмом обсуждают возможности борьбы, открывающиеся перед «альтернативными» движениями.