Книга Бессмертная жизнь Генриетты Лакс - Ребекка Склут

Сегодня ткани большинства американцев где-нибудь да хранятся. Идя к врачу ради обычного анализа крови или для удаления родинки, при удалении аппендицита, миндалин или при любом ином удалении вы оставляете биологические материалы, которые отнюдь не всегда выбрасываются. Врачи, больницы и лаборатории сохраняют их. И зачастую неограниченно долго.

В 1999 году корпорация RAND опубликовала отчет (первый и до сих пор единственный в своем роде) с «осторожными подсчетами», в соответствии с которыми в одних только Соединенных Штатах хранится более 307 миллионов образцов тканей от более чем 178 миллионов человек. Эта цифра, как говорилось в отчете, ежегодно увеличивается более чем на 20 миллионов образцов. Эти образцы тканей получены в результате стандартных медицинских процедур, анализов, операций, клинических испытаний и пожертвования для исследований. Они хранятся в морозильных камерах лабораторий, на полках или в промышленных резервуарах с жидким азотом. Они хранятся на военных объектах, в ФБР и в национальных учреждениях здравоохранения. Имеются они в лабораториях биотехнологических компаний и в большинстве больниц. В биобанках хранятся аппендиксы, яичники, кожа, сфинктеры, яички, жир и даже крайняя плоть от большинства обрезаний. Они также содержат образцы крови большинства детей, рожденных в США с конца 1960-х годов, когда Штаты начали в обязательном порядке требовать проверки всех новорожденных на наличие генетических заболеваний.

Масштаб изучения тканей неумолимо растет. «Раньше как было — у одного исследователя из Флориды в холодильнике шестьдесят образцов; у другого парня, из Юты, тоже что-то хранится, — рассказывает Кэти Хадсон, молекулярный биолог, основатель Центра генетики и публичной политики при Университете Джона Хопкинса, в настоящее время директор по персоналу этого национального учреждения здравоохранения (NIH). — Теперь речь идет о гигантских, гигантских масштабах». В 2009 году NIH США вложили 13,5 миллиона долларов в создание банка образцов тканей, взятых у новорожденных по всей стране. Несколько лет назад Национальный институт рака начал собирать коллекцию, в которой, по плану, должны будут содержаться миллионы образцов тканей для картографирования раковых генов. То же самое начал делать Генографический проект для составления карты исторических закономерностей миграций людей — как это делает вышеупомянутое NIH для отслеживания генов, обусловливающих заболевания. Уже несколько лет в компании, которые занимаются анализом личных ДНК (наподобие компании 23andMe), поступают образцы тканей миллионов людей. Эти компании предоставляют клиентам их личную медицинскую и генеалогическую информацию, только если те сначала подпишут форму на разрешение хранения образцов их тканей для дальнейших исследований.

Ученые пользуются этими образцами для различных разработок — начиная с вакцины от гриппа и заканчивая препаратами для увеличения пениса. Они помещают клетки в чашки для культивирования и подвергают их воздействию радиации, лекарств, косметических средств, вирусов, бытовой химии и биологического оружия, а затем изучают их реакцию. Без этих тканей не существовало бы анализов на выявление таких болезней, как гепатит и вирус папилломы человека. Не было бы вакцин от бешенства, оспы и кори. Не было бы ни одного многообещающего нового лекарства для лечения лейкемии, рака молочной железы и толстой кишки. Разработчики продукции, для получения которой требуются человеческие биоматериалы, потеряли бы миллиарды долларов.

Как вам ко всему этому относиться — отнюдь не очевидно. Ведь ученые не воруют у вас руку, либо иной жизненно важный орган. Они используют кусочки ткани, с которыми вы добровольно расстались. Тем не менее при этом зачастую некто забирает частичку вас. У людей, когда дело касается их тела (и даже его крошечных кусочков), часто бывает сильно развито чувство собственности — особенно если они слышат, что кто-то другой, возможно, делает деньги на этих кусочках или использует их для того, чтобы выявить потенциально опасную информацию относительно их генов и их медицинской истории. Однако чувство собственности в суде не предъявишь. На тот момент ни одно прецедентное право не выяснило в полной мере, владеете ли вы своими тканями, имеете ли вы право контролировать их. Пока ткани являются частью вашего тела, они, безусловно, ваши. Однако, как только их удаляют, ваши права становятся делом темным.

По мнению Кэти Хадсон, которая проводила фокус-группы, изучая общественное мнение по поводу тканей, борьба за права на ткани потенциально может превратиться в серьезное движение.

«Мне хотелось бы видеть, как люди станут говорить: Нет, я не разрешаю брать мои ткани, — рассказывала она мне. — Могу лишь сказать, что лучше разбираться с этими проблемами сейчас, нежели ждать, когда это действительно случится».

На самом деле, существуют две проблемы: согласие и деньги. Для большинства людей гораздо более важным вопросом является то, были ли их ткани использованы для исследований и каким образом, нежели вопрос о получении прибыли с этого. Тем не менее, когда эта книга вышла из печати, закон не требовал информированного согласия для хранения крови и тканей с целью исследований, ибо исследование тканей в целом не подпадает под соответствующие нормативные акты.

Федеральная политика по защите людей — объектов исследований, известная также как нормы общего права (Common Rule), требует информированного согласия для всех исследований, проводимых на людях. Однако на практике под него не подпадает большая часть исследований тканей, потому что: 1) они не финансируются государством или 2) исследователь никогда не знает личность доноров или не общается с ними лично. Соответственно такие исследования не считаются исследованиями, проводимыми на людях. В конечном итоге нормы общего права фактически не регулируют большую часть исследований тканей.

Сегодня, если врачи хотят взять у пациентов ткани специально для исследовательских целей (как в случае с Генриеттой), они должны получить информированное согласие. Однако для хранения тканей, полученных в результате диагностических процедур — например, биопсии родинки, — и их использования в будущих исследованиях такое согласие не требуется. Основная масса учреждений все же предпочитает получать разрешение, однако этот процесс не унифицирован. Немногие из них предоставляют достаточно информации — в объеме небольшой книги — и в точности объясняют, что именно они будут делать со всеми тканями пациента. Большинство просто включают в документы, заполняемые при поступлении, короткую строчку, где говорится, что любые удаленные ткани могут быть использованы в учебных или исследовательских целях.

По утверждению Джудит Гринбург — директора отделения генетики и биологии развития Национального института общемедицинских наук, данное национальное учреждение здравоохранения сегодня имеет «очень строгие инструкции», требующие получения согласия на любые ткани, взятые для их банков тканей. «Очень важно, чтобы доноры осознавали возможные последствия исследования тканей», — считает она. Однако эти инструкции применяются только по отношению к исследованиям, проводимым в данном учреждении, и с точки зрения закона необязательны.

Сторонники существующего положения вещей доказывают, что новые законы, специально посвященные исследованиям тканей, не являются необходимостью и что вполне достаточно текущего контроля. Они указывают на ведомственные комитеты по рассмотрению, различные профессиональные нормативные документы наподобие кодекса этики Американской медицинской ассоциации (которые обязывают врачей информировать пациента, если образцы его тканей будут использованы для исследований, либо для получения прибыли) и несколько кодексов, появившихся после Нюрнбергского процесса, включая Хельсинкскую декларацию и отчет Белмонта, в каждом из которых содержится требование получения согласия. Однако данные нормативные документы и моральные кодексы не являются законами, и многие сторонники прав на ткани говорят, что внутренний контроль не работает.