Книга Дочь Империи - Раймонд Фейст

Властитель Текума улучил момент, когда танцовщицы вихревым пируэтом закончили свое выступление, тяжело поднялся на ноги, в спешке едва не наступив на расшитый самоцветами подол собственного одеяния, и, перекрывая голосом последние аккорды музыки, вопросил:

— Госпожа Мара, где же твой муж Бантокапи?

Музыканты приглушили струны, и только один медлительный старичок продолжал самозабвенно выводить свое соло, но наконец и его смычок замер в неподвижности. Наступила полная тишина, и глаза всех присутствующих устремились к Маре, которая, в свою очередь, не отрывала взгляда от многочисленных лакомств на столе. Сколько времени трудились над ними ее повара! Она же, судя по всему, даже не отведала их.

Мара молчала, и Имперский Стратег со стуком положил ложку на стол. Едва заметное, подавляемое раздражение она уловила и в глазах свекра.

— Мой господин, прости нас обоих. Я все объясню, но произнести и выслушать такие слова было бы намного легче после того, как слуги обнесут гостей винами.

— Ну уж нет! — Альмеко уперся тяжелыми руками в стол. — Госпожа, все это затянулось слишком надолго. Твой обед великолепен, танцовщицы весьма искусны, но мы не допустим, чтобы в этом доме нас превращали в шутов. Немедленно пошли за своим господином, и пусть он объяснится сам.

На лице Мары не отразились никакие чувства, она лишь страшно побледнела. Накойя казалась совершенно потрясенной, а властитель Анасати ощутил, как взмокла шея у него под воротом.

— Ну же, дорогая! Пошли за моим сыном, чтобы мы смогли представить гостю внука!

В ответе Мары звучало величайшее почтение:

— Отец моего супруга, прости меня, но я не могу исполнить твою волю. Позволь слугам принести вина, и, когда наступит время, муж сам все объяснит.

Имперский Стратег перевел на нее помрачневший взор. Сначала он не придавал особого значения отсутствию Бантокапи и держал себя так, словно согласился принять участие в некоей шутке — из уважения к испытанному союзнику. Но, по мере того как день близился к концу, томительное ожидание и жара сделали свое дело: терпение его лопнуло. Теперь Текума уже не смел принять предложение невестки: это грозило серьезным уроном для семейной чести. Несмотря на разнообразные ухищрения хозяйки, всем уже было ясно: она скрывает нечто существенное. Идти у нее на поводу значило проявить слабость в присутствии самого Имперского Стратега. Будь Бантокапи просто пьян — пусть даже до потери сознания — позор оказался бы куда меньшим. Но если он не уважает отца и гостей до такой степени, что скрывает свое состояние, прячась за спиной жены, — это уже неслыханное бесчестье.

Угрожающе-спокойным голосом Текума сказал:

— Мы ждем.

Явно подавленная, но по-прежнему совершенно искренняя, Мара ответила:

— Да, отец моего супруга, так оно и есть.

Последовало напряженное молчание.

Музыканты отложили инструменты, а танцовщицы выпорхнули из зала. Когда стало до боли очевидно, что хозяйка Акомы не намерена ничего объяснять, властитель Анасати был вынужден предпринять еще одну попытку настоять на своем.

Едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, Текума потребовал ответа:

— «Так оно и есть»? Что ты имеешь в виду?

Мара выглядела совсем несчастной. Отводя глаза от свекра, она проговорила:

— Мой муж пожелал, чтобы вы дождались его.

Имперский Стратег отложил цукат, от которого отщипывал маленькие кусочки. И нелепый разговор свекра с невесткой, и винные пары возымели свое действие: даже великий полководец выглядел совсем сбитым столку.

— Бантокапи пожелал, чтобы мы дождались его? Значит, он заранее знал, что опоздает к встрече гостей? — Альмеко вздохнул, будто кто-то, наконец, снял огромную тяжесть с его плеч. — И поэтому он уведомил тебя, что опоздает, и велел развлекать нас до его возвращения. Так?

— Не совсем точно, мой господин, — ответила Мара, заливаясь робким румянцем.

Текума подался вперед:

— Каковы же тогда были его точные слова, Мара?

Она задрожала, подобно газену, пригвожденному к месту взглядом змеи.

— Его точные слова, отец моего супруга?

— Вот именно! — рявкнул Текума, хлопнув ладонями по столу с такой силой, что со звоном подскочили тарелки.

Слишком поздно уловив негодование своего господина, Чимака выпрямился и захлопал глазами, как ночная птица, пойманная при свете дня. Даже будучи под хмельком, он уже понимал: беды не миновать. Чутье ему не изменило — надо было действовать! Сделав над собой усилие, он нагнулся вперед и попытался дотянуться до рукава Текумы. Выполняя это телодвижение, он потерял равновесие и едва не упал, но все-таки успел выдохнуть:

— Господин…

Глаза Текумы не отрывались от лица невестки. Сохраняя все тот же сокрушенно-невинный вид, Мара на сей раз послушно сообщила:

— Мой супруг и господин сказал так: «Если сюда прибудет Имперский Стратег собственной персоной — даже и он может самым распрекрасным образом дождаться моего возвращения».

Чимака в ярости погрузил кулак в подушки, оставив всякую надежду обратить на себя внимание Текумы. Не имея возможности вмешаться, он только наблюдал, как бледность постепенно покрывает лицо господина. Чимака оглядел зал, где никто не смел шелохнуться, его глаза нашли Альмеко и уже не отрывались от всевластного Стратега.

Главный полководец, повелевающий всей воинской мощью Империи Цурануани, сидел с налитым кровью лицом, сохраняя каменную неподвижность. Все его благие намерения проявлять терпимость иссякли; глаза превратились в горящие угли, и его слова пронзили тишину, как остро заточенный кремневый нож:

— Что же еще сказал обо мне властитель Акомы?

Мара ответила беспомощным жестом и бросила полный отчаяния взгляд на Накойю:

— Почтенные господа, я… я не смею произнести вслух. Молю вас, дождитесь мужа и позвольте ему самому дать вам ответ.

Прямая и тонкая, как тростинка, трогательно хрупкая в своих парадных одеждах, она почти затерялась среди груды подушек, на которых восседала за столом. Ее вид взывал к жалости, но правила Игры Совета не допускали проявления подобных чувств. Когда горничная с кувшином воды поспешила к ней, чтобы отереть лоб госпожи влажным полотенцем. Имперский Стратег воззрился на Текуму из рода Анасати:

— Спроси ее, властитель, где находится твой сын. Я требую, чтобы за ним тотчас же отправили посыльного с моим приказом немедленно предстать перед нами. Если он намерен нас оскорблять, пусть говорит в моем присутствии.

Мара жестом отпустила горничную. Она держалась стойко, словно цуранский воин, когда ему объявляют смертный приговор, хотя такое мужество, очевидно, стоило ей немалых усилий.

— Мой господин Бантокапи находится в своем городском доме, в Сулан-Ку, но ни один посыльный не может туда войти: таков его приказ. Он поклялся, что убьет первого же гонца, которого отсюда пришлют. Нам запрещено его беспокоить.