Книга Делай, что хочешь - Елена Иваницкая

– Перестань. Не смешно.

– Дело еще в том, что во всякой сплоченной группе достаточно скрутить одного, как остальные сразу станут укрывателями, а то и соучастниками.

– Ну, довольно, хватит, давай серьезно.

– Совсем серьезно так. Я не понимаю, что делает индюк и зачем, но для нас в этом деле угрозы есть. А теперь решай ты, Старый Медведь. Я все навыдумывал? Это невозможно? Ты тоже не веришь?

– … Кто при диктатуре жил, поверит. Всякое может быть. А если так, то сразу понятно – зачем. У нас свобода и порядок? – чтоб их не было. Вот за этим. Разбить порядок – тогда и свобода зашатается. А с порядком уже настал непорядок, если мы сидим и обсуждаем, как обороняться от руководителя поиска. Вместо того чтобы вместе с ним обсуждать поиск. Если ни сном ни духом не виновные трусят, что некому подтвердить, где они были.

– Невиновных в мире нет. Все за всех виноваты.

– Да, приходилось слышать. Отличный довод, чтобы подкосить суд и право. Тогда никакое алиби не поможет. Если нету – понятно, ты первый подозреваемый. Если алиби есть – еще хуже: ты готовился! Если со страху все перезабыл, дрожишь, запинаешься – понятно, виновен (честному-то человеку нечего скрывать и нечего бояться). Если спокоен, уверен, смело оправдываешься – еще хуже: честный человек испугался бы обвинений, лишь наглый преступник спокоен… Но это всё в сторону. Мы не о том. Поверить могу… но только в замысел. Свобода и порядок – это и хорошо, и трудно, и возможности, и работа, и достаток, и каждый человек – самостоятельный. Но несвобода и беспорядок – это ведь тоже хорошо! И даже еще лучше. Для некоторых. Главное: каждый человек – подневольный. Что ж, ладно. Договариваемся так. Всегда надо знать, где каждый из нас находится. Сейчас отработаем, как сообщать. И пойдем допрашиваться.

Глава 15.
Долгие мгновенья

Чтобы строить догадки, чем дело кончится, надо понять, в каком мы жанре. Приключенческий роман кончается хорошо. Тайна выясняется, добро торжествует, герой с героиней обретают друг друга. Готический роман кончается плохо. Тайна остается тайной, герой погибает, героиня уходит в монастырь. Злодей тоже погибает. А если это натуралистический роман с претензией на жизненную правду, тогда так. Тайна выясняется. Да, точно. Это в жизни слишком часто тайна остается тайной, а в жизненном романе обязательно откроется. Там есть автор, он все растолкует. Герой с героиней… тут поразнообразнее, хотя обычно все же обретают друг друга. Иногда на краю света и в нищете, но ясный рассвет румянит соломенную крышу, поет журавль колодца, героиня идет к дому с ведрами свежей воды, а на пороге герой с лопатой в руках готов к самоотверженному труду ради добра. И ни в одном из жанров никогда не торжествует зло и злодей. Самые светлые, героические романы написаны при диктатуре и о диктатуре. Герой с героиней, обретя друг друга, идут по улицам столицы и замирают, глядя, как в золотом рассветном небе над куполом бывшего парламента реет флаг диктатуры. Знамя славы! А как оно, кстати, выглядело? Если и знал, то забыл. Навсегда? – со счастливой улыбкой спрашивает героиня. Навечно! – с гордостью отвечает герой.

Ну и как, по-твоему, в каком мы жанре?

Главное, не угодить в черную мистику или, наоборот, в светлый символизм диктаторской пропаганды. Но каланча на готическую башню не похожа, а у нас реет не знамя славы, а лазурно-зеленое с серебряным львом. Правда же, сестрички?

Чистейшая правда. А с другими жанрами как-нибудь справимся.

Мои красавицы теперь не говорили, что не смешно, а с готовностью улыбались. Одолевшую меня иронию – говоря честно, нервную болтливость – они принимали за мужественное желание подбодрить.

Не хаос – хаосище кипел и клокотал. Приказы метались и вопили, как вспугнутые галки. Ополченцы до двадцати одного года включительно! – мужского пола! – объединяются в отряды добровольцев порядка! – и подчиняются вплоть до отмены первой степени опасности… Кому, кому? Да кто это? Где он? Кто такой? Немедленно надеть белые повязки с надписью красными чернилами: добровольцы порядка. Красными, сказано, красными!

Добровольцы с повязками перехватили нас на площади. Долго препирались о том, сколько мне лет. Вдруг отмахнулись и умчались. Едва мы встали в допросную очередь, как по мою душу прилетел приказ. Сию минуту оправляться на усиление охраны… непонятно чего. Я заспорил. При истерическом беспорядке самые грозные распоряжения выполнять необязательно. Но моя сплоченная группа заволновалась: что ты, нельзя, приказ есть приказ. «А, все-таки долг! – позлорадствовал я. – Кто говорил, что живет без долга?» – «Перестань, не время, надо ехать» – «Поеду потом, после допроса». Потребовал вызвать Дона Довера. Мм… аа… – смутились вестники, и – полушепотом, отводя глаза: – … арестован…

Я поверил. И почувствовал, как сам собой открывается рот, не хватает воздуха, в висках звенит слово: началось. Юджина и Марта тут же притащили других добровольцев. Между парнями вспыхнула яростная, но тихая перепалка. «Кто распускает слухи в условиях военного времени? – Это правда! – Неправда! Никто не арестован! – Арестован! – Не знаешь, не лезь. – Все знают … дурак… – Сам дурак…» Марта взбежала по ступенькам и попыталась прорваться в штаб. Ее не пустили, но она успела увидеть, что Дона там нет. Где он? Что происходит? Теперь смутились штабные мальчишки: «Нн… ээ… он отказался… в знак протеста».

Я опять поверил. Очередь слушала хмуро. Быстрые растерянные голоса то ли объясняли, то ли спрашивали: «Не отказался, ему запретили… – Не запретили, а велели отказаться добровольно… – Выяснилось … – Ничего не выяснилось… – А что происходит?»

Возник некто и потребовал тишины. Тоже с белой повязкой добровольца порядка, но гораздо старше. Наверное, тот самый, в чье распоряжение поступала молодежь. То ли да, то ли нет: красные буквы складывались в слово «заместитель». Явно было, что человек он новый и незнакомый. На него смотрели с недоумением. Фуражка, мерзкие усики, покатые плечи, длинные руки, широкие шаровары в сапоги. Мне он скомандовал: отправляться тотчас! На вопрос Старого Медведя «куда именно?» отчеканил: приказано не вам. «Близкие обязаны знать», – медленно сказала Марта. Он вскинул голову и несколько секунд не находил ответа. Да, он ожидал слов «имеют право» и приготовился обрывать их. «Почему не работает пункт оповещения? – громко спросила Марта. – Почему не объявлен состав штаба? Граждане обязаны знать». – «Тишина! Работает штаб поиска! – громыхнул он и, помолчав, объявил: – Пункт оповещения откроется в полдень. Вывесят списки отрядов. А сейчас исполнять приказ. По условиям военного времени! Бегом!»

Конечно, я не сомневался, что все это устроено нарочно: не пустить адвоката на допрос сестренки. Собирался пререкаться до победного конца, но Марта схватила меня за руку и повлекла за собой. «Скорей, скорей, там на месте узнаю, куда тебя оправляют!» Мы бежали, и весь город бежал. Как будто пестрое колесо крутилось и гудело. «Одну не отпускать! – докрикивал я последние инструкции. – Ни на какие запреты не сдаваться! Не имеют права!» Навстречу нам выскочил Карло. Оказывается, Гай велел передать мне, что он уходит с отрядом лазутчиков, а чтобы я передал дедушке Юлию, а дедушка Юлий сегодня собирался зайти. «Но я сам, сам все передам, собирайтесь, не беспокойтесь!» Марта и Карло засовещались. Группа граждан… Что с Доном?.. Телеграмма…