Книга Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. - Татьяна Горяева

Испытывая на себе усиление идеологического давления, радио между тем до последнего сохраняло свою независимость от власти за счет технических особенностей распространения информации — звучащего слова. «…Наша печать должна, во-первых, возможно более правильно информировать о положении вещей. Мы, разумеется, не можем рассказывать «всем, всем, всем» о некоторых вещах, не можем потому, что это принесет вред пролетариату», — высказывал Н.И. Бухарин официальную точку зрения на допустимую степень гласности. Тем не менее для переходного периода характерны были даже демагогические рассуждения о «необходимости вовремя информировать массы о существующих трудностях и недостатках», «о роли рабселькоровского движения в осуществлении связи с массами»[76]. Если слово печатное было полностью подконтрольно, то слово звучащее нет-нет да и доносило до слушателей реалии и подлинную атмосферу жизни тех лет. Несмотря на все попытки исключить непредвиденные ситуации в «живом» эфире, у приглашенных к микрофону имелась возможность высказать свою точку зрения. Отключение трансляции и политика в отношении использования радиоэфира входили в прерогативу радиовещательных организаций. Вот почему намеченная реформа радиовещания включала не только преобразование собственности из акционерной в государственную (этим и объясняется промежуточный «ведомственный» вариант передачи всего управления радио в Наркомпочтель), но и отторжение от радиовещательных организаций их технических средств — радиостанций — для возможности манипуляции и в, крайних случаях, отключения микрофонов.

Руководство «Радиопередачи» полностью сознавало, что, утратив свою власть над «кнопкой», оно попадает в полную зависимость от государства — идеологическую, финансовую и техническую, превратясь по сути в придаток Агитпропа ЦК, не имеющий перспектив творческого и политического развития. Указывая на «организационные недостатки в технической базе радиовещания», «Радиопередача» в своих «Тезисах о технических средствах радиовещания» отмечала несогласованность технических и строительных планов Наркомпочтеля, его стремление обособить техническую базу от радиовещания, в особенности недопустимые попытки оторвать эфирные студии и трансляционные узлы от радиовещания, и пр. Основная установка «Радиопередачи» по этому вопросу была следующая: «Не радиовещание применительно к технике, а техника применительно к радиовещанию, его задачам и нуждам; техника — целиком в руках и в полном распоряжении радиовещательных организаций, которые кровно, непосредственно и более чем кто-либо другой заинтересованы в своей технической базе, в ее усовершенствовании и полной пригонке к радиовещанию. Единство техники и радиовещания, а не разрыв. Радиостанции, трансляционные узлы, линии и студии — для радиовещательных организаций то же, что собственные типографии для газетных издательств, — они им позарез необходимы, им принадлежат, на их целиком средства (даваемые государством) и по их планам строятся и им целиком подчинены. В соответствии с этим является вредным и утопичным стремление Наркомпочтеля… забрать себе все радиовещательные станции от радиовещательных организаций и от республиканских, краевых и прочих исполкомов и других организаций»{608}.

Окончательный этап борьбы за радиоэфир между государством и «Радиопередачей» проходил уже в условиях финансового бойкота радиовещания, организованного с помощью заинтересованных ведомств, и прежде всего Наркомпочтеля{609}. Если еще в начале 1927 г. Н.И. Бухарин, обеспокоенный материальным положением «Радиопередачи», говорил о том, что радио бьется в тисках чудовищных бесстыдно высоких цен на радиоаппаратуру, то в последнем квартале 1927 г. финансирование радиовещательных органов было полностью прекращено. Одновременно усиленно распространялись слухи о якобы несметных денежных средствах, получаемых радио от целевого сбора и абонентной платы, и говорилось о том, что предполагается их немедленное снижение вплоть до полной ликвидации. Общественное мнение было подготовлено.

Начало 1928 г. ознаменовалось регулярными обсуждениями на самом высоком уровне проектов по реорганизации радиовещания. Однако окончательное решение было принято только после многочисленных комиссий. Но не все из них выполнили возложенные на них задачи. Так, выводы комиссии НКРКИ в подавляющем большинстве содержали положительную оценку деятельности «Радиопередачи» по всем направлениям{610}. Повторная проверка проводилась членами Комиссии по вопросам кино и радио при Политбюро ЦК, которая б июня 1928 г. вынесла постановление о содержании радиовещания. Справедливости ради, следует отметить, что в заключении и этой комиссии (в особенности в неотредактированном архивном варианте) замечания носили, в основном, рекомендательный характер{611}.

20 июня 1928 г. состоялось «судьбоносное» заседание Комиссии ЦК по улучшению постановки дела радио и кино, которое было полностью посвящено окончательному решению этого вопроса. Присутствовавшие на заседании представители всех борющихся сторон в полной мере аргументировали свою точку зрения и окончательно определили судьбу советского радио на будущие десятилетия. Главными противниками — «Радиопередачей» и Наркомпочтелем — были выдвинуты друг против друга жесткие обвинения в несостоятельности руководить радиовещанием и проводить политику партии. В своем выступлении А. Бердников («Радиопередача») пытался отстоять решение Комиссии НКРКИ об организации Радиовещательного агентства вневедомственного типа. У «Радиопередачи» даже имелась устная договоренность с М.И. Калининым и А.С. Енукидзе о создании Радиоагентства при ЦИК. Бердников бесстрашно обвинял Наркомпочтель в желании присвоить отпущенные на развитие радиовещания бюджетные средства и в полном провале массовой радиофикации. Однако он и его товарищи оказались в изоляции, преданные даже своими коллегами из Ленинграда, которые вовремя подстроились под общий хор и заблаговременно перешли «под крышу» Наркомпочтеля. В своем выступлении заведующий Ленинградским радиовещательным узлом Гурвич отчитался о своем месячном опыте работы в аппарате Наркомпочтеля так: средств отпущено достаточно, созданная партийная радиокомиссия «подрабатывает все идеологические вопросы», «товарищи из Наркомпочтеля стараются помочь, это самое главное, а дальше есть партия, которая нами руководит».

Позицию Н.К. Крупской можно оценить более как житейскую, нежели партийно-наркомпросовскую. Привычно призвав профсоюзы к активной позиции, она обратилась к крестьянской мудрости: «Тут место крадучее, кто ни сядет, обязательно красть будет, а я сяду, и я украду»{612}. На грани приличия прозвучало выступление Антипова (Наркомпочтель), уверенного в полной безнаказанности и поддержке «сверху». На общем фоне неожиданным было эмоциональное и мужественное выступление представителя Украины Захарченко, поддержавшего «Радиопередачу» и лично А. Бердникова. Однако его одинокий голос потонул в возбужденном гуле организованной травли: последние итоги были подведены в выступлениях Б.А. Ройзенмана (Радиокомиссия при ЦК) и С.В. Косиора (Политбюро ЦК), решительно проводивших политику ЦК, с одной стороны, и либерально рассуждавших о целесообразности и интересах радиослушателей — с другой. Несмотря на приведенные слова «отца радио» А. Шотмана о том, «что в руках Наркомпочтеля радио погибнет», главным аргументом были все-таки другие (Б.А. Ройзенмана{613}): «Теперь относительно постановления Коллегии РКИ.Т. Бердников сидит и все время указывает мне на постановление Коллегии РКИ. Конечно, дисциплина у нас есть, Коллегия РКИ постановила, а ЦК партии постановил другое. А ЦК над всеми, брат! И здесь, извините меня пожалуйста, нечего мне тыкать, что я должен проводить постановление РКИ. Я здесь член комиссии и должен проводить мнение ЦК партии. Я стою за то, чтобы это дело передать скорее Наркомпочтелю»[77].