Книга Читающая по цветам - Элизабет Лупас

– Ринетт, – сказал он, – это герцогиня Антуанетта послала меня ко двору Марии де Гиз, и она же рекомендовала меня молодой королеве, когда та готовилась возвратиться в Шотландию. Она моя бабушка и единственная настоящая семья, которая у меня есть, – она взяла меня к себе, когда монахи-бенедиктинцы отказались принять меня обратно, она дала мне образование и место в этом мире. Она подарила мне одно из своих небольших поместий – Клерак, чтобы у меня была фамилия и кое-какой доход и положение при дворе. У герцога Франсуа было семеро законных детей от его жены, дочери герцога Феррары, и один Бог знает, сколько незаконных. Я ничего для него не значил. Теперь он мертв – до тебя наверняка дошло известие о его убийстве. Мы так и не сказали друг другу ни единого слова.

Я на мгновение задумалась, переваривая то, что он мне сказал.

– Стало быть, ты все это время был агентом герцогини Антуанетты при шотландском дворе. И даже сама королева не знала, что ты – ее двоюродный брат?

– Даже она не знала. А если и подозревала, то ничего никому не сказала. Герцогиня Антуанетта в конце концов разрешила мне сказать ей правду, когда я вернулся в Шотландию две недели назад. Гизы верят в силу уз крови, а сейчас у герцогини Антуанетты появилась причина опасаться за свою внучку, которая оказалась зажата между Дарнли, с одной стороны, и Морэем – с другой, и которой сейчас как никогда нужен беспристрастный советчик.

Я нахмурилась.

– Причина? Какая причина?

Он отвел взгляд. Он знал какую-то ужасную тайну. Это и посеребрило его волосы сединой.

– Я не могу тебе этого сказать, ma miе. Помнишь, как я сказал тебе, что связан с королевой узами священного обета? Обет был дан герцогине Антуанетте, моей ближайшей из ныне живущих кровной родственнице, и он еще не исполнен.

– И все-таки ты хочешь пожить несколько дней в Грэнмьюаре. Скажи, Нико, ты здесь для того, чтобы шпионить за мной?

– Нет. Мне хочется побыть здесь, потому что здесь я чувствую мир и покой.

Я посмотрела в его глаза и поняла, что он сейчас скажет; я хотела, чтобы он это сказал, и в то же время эти слова меня страшили.

– И потому что я люблю тебя, – нежно промолвил он. – Да ты и сама это знаешь. Мне хочется провести с тобою несколько дней здесь, в Грэнмьюаре: быть может, больше такой возможности у меня не будет.

Мое сердце замерло.

– О нет, – вымолвила я. – О нет, Нико, нет. Пожалуйста, не надо.

Он отпустил мои руки.

– Неужели ты думаешь, будто я тебя о чем-то прошу? Я ничего не прошу, разве что возможности быть рядом с тобою, смотреть вместе с тобою на море и иногда разговаривать. И даже это тебе не придется делать, если тебе не хочется. Жизнь моя, любовь моя, мне достаточно будет и просто дышать с тобою одним воздухом.

Я заплакала, как малое дитя, как Майри или Китти. Я была не в силах сдержать рыдания и закрыла лицо руками, чтобы он не увидел, как оно искажено.

– Мне хочется, – проговорила я между всхлипами. – Я рада, что ты здесь, и хочу, чтобы ты остался, если мы можем… если мы можем… не сближаться. Просто смотреть вместе с тобою на море и разговаривать – это было бы райским блаженством.

– Значит, так мы и поступим. Пожалуйста, не плачь, ma mie. Неужели ты и в самом деле думала, будто я причиню тебе боль или стану тебя понуждать?

– Нет. Прости меня, просто… я думала, что ты собираешься поцеловать меня. Я бы этого не вынесла.

Он чуть заметно улыбнулся только одной половинкой рта.

– Что ж, может, и собирался. Это было бы тебе так противно?

Я продолжала закрывать лицо руками. Меня бросило в жар, как будто у меня была лихорадка.

– Да, – сказала я. – Нет. Я не знаю. О Нико, дело в том, что… Поцелуев было так много. И у меня не было выбора – я не могла отказаться. У меня не было выбора снова и снова и снова.

– Сейчас у тебя есть выбор. И всегда будет.

Я посмотрела на него сквозь пальцы. Потом отняла руки от лица.

– Ты будешь… сидеть неподвижно… если я тебя поцелую?

– Конечно буду.

Я коснулась ладонью его щеки. Она была шершавая. Во время своей скачки из Уэмисса он не останавливался, чтобы побриться. Это едва не остановило меня. Рэннок Хэмилтон часто не брился по многу дней. Но щетина Нико отливала на солнце золотисто-рыжим. Она была другой. И овал лица под моими пальцами тоже был другой.

Он не сделал ни единого движения.

Я наклонилась. И почувствовала тепло его дыхания. Я дрожала – от страха, стыда и в то же время крошечной искры… чего? Я не знала, как это назвать.

Нет, я не могла этого сделать. Я отпрянула.

Его глаза смотрели неподвижно. Их зрачки были расширены, но золотисто-карие ободки радужки все-таки были видны. В них не было черной пустоты. Я чувствовала в них вьющийся паслен, сильный, живой. Прекрасные цветы и сладко-горькие ягоды.

Я закрыла глаза. Так мне было легче. Это был другой запах, от Нико исходил аромат мирриса и померанца, а от Рэннока Хэмилтона всегда несло потом и железом.

– Нико, – тихо вымолвила я.

Он по-прежнему не двигался.

– Да, – проговорил он. – Ш-ш, что бы ты ни делала, все будет хорошо.

Я снова наклонилась и легко коснулась губами его губ.

Он не шелохнулся. Не обнял меня, не куснул мои губы, не заставил меня раскрыть рот или…

Я вновь отпрянула. Меня трясло.

– Я не могу дать тебе большего, – сказала я.

– И не надо. И тебе никогда не надо будет давать мне больше, если только тебе самой не захочется.

– Может быть… позже.

Он серьезно кивнул

– Может быть, позже, – согласился он.

Глава тридцать четвертая

Если я превратилась в поселянку за полтора месяца в Грэнмьюаре, то Никола де Клерак превратился в сельского жителя всего лишь за одну ночь – с небольшой помощью со стороны Уота Кэрни и Нормана Мора. Наутро он появился передо мною в зашнурованной на груди рубахе из грубой полушерстяной ткани, кожаных коричневых штанах до колен, в которых он приехал, и с надетым через плечо пледом – ни дать ни взять пастух. Эта способность меняться подобно хамелеону – что ж, теперь я знала, почему он так походил в этом на королеву. Но в отличие от нее в его натуре было непоколебимое внутреннее постоянство, воспитанное в нем монахами-бенедиктинцами и выражавшееся хотя бы в его неукоснительной верности данному им таинственному обету. Интересно, какой была бы королева, если бы и ее воспитали в условиях столь же строгой дисциплины?

Мне хотелось дотронуться до грубой материи его рубашки, прильнуть щекой к клетчатому шерстяному пледу. Он будет пахнуть овечьей шерстью, мылом и вереском, а еще я почувствую аромат кожи Нико, теплой и чистой…