Книга Братья - Юрий Градинаров

Шаман Нгамтусо закрутил головой:

– Ну это, как говорят русские, на воде вилами писано, Киприян Михайлович! По преданию, род мой появился здесь за много лет до Рождества Христова. Верно я говорю, Мотюмяку?

– Верно! – поддержал его Хвостов.

– И не вымерли мы! Вы, русские, появились здесь зим двести пятьдесят – триста назад. Пришли с крестом и пищалями, а мы уже здесь кочевали. Так кто хозяин этой земли?

Сотников с усмешкой ответил:

– Вишь, как сейчас заговорил! Наверное, давно мысли в голове носишь? Мудрость свою чешуей забиваешь! Когда муки нет, чаю нет, сетей нет – хозяин здесь Сотников! Ко мне едете просить. Даже шаманские камлания не помогают. Считаете меня главным шаманом. Потому что я все могу. Ведь хозяином считается не тот, кто первым осел на земле. А тот, кто мотыгой ее сдобрил, свежей жизнью наполнил. Сначала были стрельцы да казаки, а потом пришлые люди. С тех пор пошел ясак в царскую казну. А царь стал вам помогать Божьей верой. Хоть род ваш так и остался в черной вере. Долгане и юраки крещеные, а вы пока нет. Ты пойми, великий шаман! Я без тебя проживу, ты без меня – нет! Я имею в виду не нас с тобой, а наших людей: нганасан и русских. Ты уже не проживешь без хлеба, без пороха и ружей, хороших неводов, табака и вина. Вы уже забыли, как жили в старину, до нашего появления. Многое, что мы завезли, вошло в вашу плоть и кровь. И доброе, и худое. А хозяева здесь те, кто фартово управляется и на охоте, и на рыбалке, и в торге, и в семье. И юраков, и долган, и нганасан в тундре более трех тысяч душ. А хозяев – единицы! Вот обрусевший нганасанин Хвостов, юраки Сурьманча и Высь. А из долган – и назвать некого! Не сможете и не станете вы хозяевами этой земли, потому что привыкли жить одним днем, грамоты не разумеете. И шаманам, и князьцам надо заставлять сородичей перенимать лучшее у затундринских крестьян. Сколько их, крепких хозяев, только по Енисею! И Кокшаровы, и Теткины, и Лаптуковы, и Казанцевы, и Байкаловы. Я могу назвать еще нескольких домовитых крестьян, на которых держится низовье. А батраками у них ваши люди. Правда, нганасан мало, а долгане и юраки в каждом станке. Тебе надо камлать людям о другом. О том, что не охотиться и не рыбачить – это самый большой грех. Это хуже, чем бражничать и бить жен своих. Таких лежебок и варнаков гнать надо из родов, из стойбищ к шайтану. Без дела им в тундре – смерть. А в стойбище лежебоки знают, родня не даст с голоду умереть. Потому у вас мало песца, рыбы, оленя. Вы остаетесь бедными. Чумы дырявые, парки холодные, олень слабый, люди от болезней мрут.

– Да ты не серчай, Киприян Михайлович! – остановил Нинонде. – Мы всегда твои добрые советы помним, но не всегда понимаем. Ты старше нас и мудрее. Может, нашу кочевку и нельзя вести по-другому. Люди не хотят ни веры вашей, ни изб ваших, ни пароходов. Все это от шайтана. А наши сородичи боятся его и верят только одному Нгамтусо.

– Веру у вас никто не отнимает! Шаман так шаман! А у нас священник Даниил и вера православная. Вера верою, а заставить своих людей «добывать хлеб насущный в поте лица своего» надо и князьцам, и шаманам. Как? Надо вам самим обмозговать. Бабы ваши труженицы, а мужики совсем захирели. Вот их и запрягайте в упряжку, как оленей: охотиться, рыбачить, пасти строить и настораживать. Одним словом, у вашего рода очень мало похоти, а отсюда мало и стремлений. Вызовите у людей больше желаний – жить станете лучше. Вы же должники и у меня, и у хлебозапасного магазина. Я прошу, Нинонде, отбери четырех крепких мужиков и направь на копи в Норильские горы. Там их ждет Буторин. Работать будут за долги, а едой я обеспечу. Это надолго. Можно ехать с семьями.

Нгамтусо недоверчиво посмотрел:

– А говорил, без меня обойдешься?

– Обходился! И сейчас могу. Но когда-то надо вам отдавать долги?! Буторин заставит их работать. Каждый день, а иногда и ночь. Потаповские юраки помогают плотникам. Степан Варфоломеевич доволен.

– Будут люди, Киприян Михайлович! Через два дня саргишат к Буторину – заверил Нинонде.

Глава 12

Майским солнечным утром Мотюмяку Хвостов вышел на берег Енисея. Захотелось по реке сличить многолетние наблюдения за приближением весны. С крутояра зорким взглядом обошел левый, наволочный берег, терявшийся в далеком мареве, нависшем где-то над Потаповским. Оттуда, идущая вместе с ледоходом, весна гнала воздушные волны в низовье. Потом осмотрел забереги, вытянувшиеся вдоль острова Кабацкого.

– Однако весна берет свое! – воскликнул радостно и снял песцовую шапку. Теплые лучи солнца касались кудрявых волос, грели затылок. В теле чувствовалась особая сила, на душе – радость за себя, что пережил еще одну лютую зиму.

«Спущусь-ка вниз, ближе к Енисею», – подумал он, сел на валявшуюся у ног короткую баржевую доску и скатился, будто на саночках, с высокого угора.

– Хорошо несет! Быстрей, чем на оленях! Молодцы, детишки! Добрый покат облюбовали, – восхитился он, поднявшись с доски и оглянувшись на ледовую каталку. Спрятанная снегом песчаная коса испещрена нартами водовозов, охотничьими лыжами, собачьими лапами и куропачьими лапками. На ней теплее, чем на угоре. Слежалый снег без просадки держал легкое тело. Хвостов потянул носом. Не было привычного, холодящего нутро озноба. Понял, зимний мороз обессилел, смешавшись с южными ветрами. У подножия крутояра слышалась трескотня куропаток, облюбовавших прибрежные ивняки. На безлюдной косе радостно щебетали вернувшиеся домой полярные воробьи-пуночки. Воздух бодрил и дарил радость.

«Надо с кирпичом быстрей кончать. Не дай бог, развезет тундру, и тогда до осени, – думал нганасанин, – сегодня же скажу Сотникову».

Назавтра, к полудню, готовый обоз вытянулся вдоль единственной сельской улицы. За обозом – двадцать запасных оленей с десятью порожними нартами. Каюры в последний раз перед отходом проверяли упряжь, осматривали копылья, полозья нарт. Тяжелые санки продавливали промерзший сверху наст. В голове аргиша Хвостов с Сидельниковым о чем-то беседовали. Подошли Киприян Михайлович с Федором Кузьмичом.

– Во сколько ходок выльется кирпич? – спросил купец у Сидельникова.

– Думаю, еще пару караванов – и за глаза хватит, – ответил Алексей Митрофанович. – Остальной пусть в лабазе. Целей будет.

Инютин не вступал в разговор. Он не знал, сколько кирпича уйдет на кладку всех печей. А вот Хвостов поддержал Сидельникова.

– Киприян Михайлович, а ведь Алексей Митрофанович прав! Жаль, туда лишний завозить. Тут он хоть сухой в лабазе лежит. Там будет под открытым небом. Он и так крепость потерял из-за давности. А если попадет под дожди и ветры, то от него останется одно крошево.

Сотников глянул на Инютина. Тот по-прежнему молчал, дав возможность купцу самому принять или отвергнуть предложение Сидельникова. Купец сжал рукой бороду, отпустил и согласно кивнул:

– Добро! Завозим три тысячи. Не хватит – добавим осенью.

Звенели колокольчиками готовые в дорогу олени. Стояли у нарт каюры, о чем-то судача и дымя трубками. У изб выпущенные из катухов собаки грелись на солнышке, лизали ноздреватую снежную корочку. Солнце висело над Кабацким, веселыми лучами приглашая караван в дорогу.