Книга Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

в) просьбу о перемирии до тех пор, пока новое правительство не соберется в Берлине;

г) о желании правительства вступить с Россией в переговоры о капитуляции Германии.

7. Чтобы создать возможность ведения таких переговоров, необходимо непременно остановить все операции, запланированные на 30 апреля».

Комментарий генерала Вейдлинга: «Я был глубоко потрясен случившимся. Значит, вот таким был конец!»

Как пришли к решению просить русских о перемирии? Артур Аксман, который провел в рейхсканцелярии всю вторую половину дня 30 апреля, дает ответ на этот вопрос: «Гитлер был мертв… доктор Геббельс вознамерился взять на себя исполнение закона действия. Ближе к вечеру 30 апреля под его руководством состоялось совещание о том, что же теперь делать.

Геббельс и Борман хотели сначала переговорить с гросс-адмиралом Дёницем, и не только по радиоканалам. Чтобы можно было попасть к нему, было решено предложить русским заключить на несколько часов перемирие. В письме к русским решили сообщить также о смерти Гитлера.

В качестве парламентера был определен генерал Кребс: он работал раньше в немецком посольстве в Москве и хорошо говорил по-русски. Подумывали также о том, не должен ли и Мартин Борман сопровождать начальника Генерального штаба. Но Борман сам отсоветовал от этого; он посчитал, что будет неправильно посылать человека партии в штаб-квартиру Жукова. <…>

Хотя русские находились всего лишь в нескольких сотнях метров от нас, было очень трудно связаться с ними. У нас не было возможности подсоединить наш телефонный кабель к кабелю русских. Тогда мы попытались сделать это по радиоканалам.

Уже наступил вечер, а связь все еще не была установлена. Большую часть времени Геббельс находился в комнате для совещаний. Там шел разговор о составе нового правительства Германии. Но каждый чувствовал, что это была всего лишь теоретическая конструкция, существовавшая только на бумаге.

Геббельс взволнованно ходил по комнате из угла в угол. Еще раньше здесь не разрешалось курить, сейчас он закуривал одну сигарету за другой. Иногда он принимался насвистывать одну из своих любимых песен из тех времен, когда еще шла борьба за власть.

Когда мы с ним остались одни, он прямо заявил мне, что вопреки воле Гитлера не хочет пережить крушение рейха. Я напомнил ему о его малолетних детях. Во время своих визитов в бункер я иногда видел, как младшие весело скакали в коридоре. Я предложил ему распределить детей среди наших боевых групп, чтобы во время прорыва вывезти их из города.

Он обещал посоветоваться об этом с женой. Позже он сам заговорил со мной о судьбе своих детей: «Моя жена и я пришли к единому мнению, что наши дети умрут вместе с нами. Мы не хотим, чтобы они дожили до того времени, когда международная пресса будет поносить их отца как военного преступника. Если бы они были старше, то, я думаю, одобрили бы наше решение».

Незадолго до полуночи, между 30 апреля и 1 мая, удалось установить контакт с русскими».

Генерал Чуйков только собрался приступить к ужину, когда дежурный политотдела попросил его срочно подойти к телефону.

«Я прошел в комнату дежурного, взял трубку. Говорил командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант В.А. Глазунов. Взволнованно, немного в приподнятом тоне он доложил:

– На передний край 102-го гвардейского стрелкового полка 35-й дивизии прибыл с белым флагом подполковник германской армии. У него пакет на имя командования русских войск. Немец просит немедленно доставить его в вышестоящий штаб для передачи важного сообщения.

Ему удалось перейти канал на участке висячего моста [Богенбрюкке]. Фамилия этого подполковника Зейферд [Зайферт]. Сейчас он находится в штабе дивизии. У него есть полномочия германского Верховного командования. Он просит указать место и время для перехода линии фронта представителем Верховного командования Германии.

– Ясно, – ответил я. – Скажите подполковнику, что мы готовы принять парламентеров. Пусть он ведет их на том же участке, где перешел сам, через висячий мост.

– Ваше указание я сейчас же передам в штаб дивизии, – сказал Глазунов.

– Огонь на этом участке фронта прекратить, парламентеров принять и направить на мой передовой командный пункт, я сейчас же выезжаю туда.

Вслед за тем я вызвал к телефону начальника штаба армии генерала В.А. Белявского и приказал обеспечить меня надежной связью. Затем доложил обо всем по телефону командующему фронтом [Жукову] и вместе с генералами Пожарским и Вайнрубом выехал на свой командный пункт».

Вместе с Чуйковым прибытия немецких парламентеров с нетерпением ожидали и несколько штатских – писатель Всеволод Вишневский, поэт Евгений Долматовский и композитор Матвей Блантер. Чуйков свидетельствует:

«Каждый думал, пытался оценить назревающие события. Все беспощадно курили, часто выходили в зал с черными колоннами, чтобы отсчитывать шагами секунды непомерно длинных минут.

Вот уже три часа утра… Три с половиной… Забрезжил рассвет. Наступило утро Первого мая… В Берлине мрачно, а там, на Родине, в ее восточных районах, уже начались первомайские демонстрации. Отстает время в Средней Европе от нашего – солнце восходит с востока! Там, в Сибири, на Урале, в Москве, люди уже проснулись и ждут сообщений о том, что происходит сейчас на фронте, в Берлине.

Наконец в 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошел немецкий генерал с орденом Железного креста на шее (Рыцарский крест Железного креста. – Ред.) и фашистской свастикой на рукаве [?].

Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает жест приветствия по-своему, по-фашистски; левой подает мне свой документ – солдатскую книжку. Это начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Кребс. С ним вместе вошли начальник штаба LVI танкового корпуса полковник Генерального штаба фон Дуфвинг и переводчик. Кребс не стал ожидать вопросов.

– Буду говорить особо секретно, – заявил он. – Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.

Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я не торопясь, спокойно сказал:

– Мы это знаем!

Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить: когда это произошло.

Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление окажется холостым выстрелом.

– Это произошло в пятнадцать часов сегодня, – ответил он. И, заметив, что я смотрю на часы, поправился и уточнил: – Вчера, тридцатого апреля, около пятнадцати часов.

Затем Кребс зачитал обращение Геббельса к советскому Верховному командованию, в котором говорилось:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем: