Книга Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

25 октября 1942 г. дивизию вывели на отдых на территорию Володарского района, в район улиц Фарфоровской и Полярников, Щемиловского жилмассива. Поэтому пребывание медсанбата дивизии на Нарвском проспекте оказалось таким недолгим.

109-ю стрелковую дивизию на рубеже обороны сменила 85-я, которая после понесенных больших потерь в личном составе под Усть-Тосно в сентябре 1942 г., была временно расквартирована в том же Володарском (ныне – Невском) районе.

22 октября 1942 г. штаб 85-й стрелковой дивизии переместился в Автово, где находился до 7 июня 1943 г. Затем дивизию передислоцировали в район Пулковских высот.

Медико-санитарный батальон 48 2-й дивизии народного ополчения сформирован в конце первой половине июля 1941 г.

Вспоминает Раиса Сергеевна Фадеева (Филипенкова; апрель 2015 г.):

«Родилась я Петрограде в 1921 году. Фамилия моего отца была – Фадеев. Он одно время был на подпольной работе, и ему дали псевдоним – „Филипенков“. Когда меня в 41-м привезли в госпиталь с передовой, я была без сознания, уточнить свою фамилию, понятно, не могла, и в карточке меня записали как „Филиппенко“. Так я „получила“ третью фамилию, по которой и прохожу с тех пор по всем послевоенным документам. И не могу восстановить настоящую.

До войны я училась в военном училище, оно располагалось на Московском проспекте, напротив Дома культуры Капранова. С началом войны перевели на казарменное положение. Районным комиссариатом направлена была во 2-ю дивизию народного ополчения, в разведроту.

Тогда же познакомилась с врачами и медсестрами медсанбата. Были среди них и с „Электросилы“.

Грузилась дивизия 13 июля на станции Ленинград– Витебская-Товарная. Семнадцать вагонов, теплушки. В четыре часа утра прибыли на станцию Веймарн – и сразу попали под вражескую бомбежку. Горят составы, убитые, раненые…

Связисты, разведчики и медсестра О. Киселева. Третья слева – Р.С. Фадеева (Филипенкова). 1942 г. Публикуется впервые

Встали на лужском рубеже. Я была старшей во взводе. Не успела повоевать несколько дней, сообщили, что мне присвоена медаль «За боевые заслуги».

19 августа 1941-го меня тяжело ранило. Три месяца находилась в эвакогоспитале 2222, он располагался в больнице Мечникова. Вернулась обратно в дивизию, в район Понтонной и Саперной. Хоть и ходила с палочкой, попросилась обратно в разведвзвод. Отказали. И я стала связистом[960].

В марте 1942-го отрылись старые раны. Через медсанбат направили в госпиталь, у станции Левашово, в Осиновой Роще.

Лечили, а мы, больные помогали, как могли: водолазы доставали со дна Ладожского озера с затонувших зимой-весной машин продукты, привозили их, те, у кого руки действовали, на брезентовых полотнах сортировали крупы, горох и сушили…

Орден Отечественной войны мне вручили уже в городском военкомате».

Елена Николаевна Мешкова, выпускница физкультурного техникума, учитель одной из средних ленинградских школ, в двадцать лет добровольцем ушедшая на фронт, была командиром санитарной роты медсанбата 85-й стрелкой дивизии. В ноябре 1941 – феврале 1942 гг. дивизия держала оборону в районе реки Тосно. 27 октября того же года медсанбат расположится на Нарвском проспекте.

Привожу отрывки из ее книги, глава «Будни медсанбата». Помещенные дальше фотографии предоставлены мне Музеем боевой славы 2-й дивизии народного ополчения – 85-й стрелковой дивизии.

«Было совсем плохо с едой. Супы выглядели мутной водичкой с двумя-тремя ломтиками картошки на солдатский котелок. Сахару выдавали по кусочку на день, хлебная норма снизилась до ста пятидесяти граммов.

К общей фронтовой беде – ранениям прибавились истощение и обморожение. В те дни появился термин «кахексия» (сильное истощение, сопровождающееся голодными поносами). Это заболевание в промерзших землянках и блиндажах без горячей пищи было страшнее ран. А если еще прибавлялось и ранение, то наступало тяжелое полуобморочное состояние. Лечение таких больных затягивалось и часто кончалось смертельным исходом.

Уже в конце декабря [1941 г.] число раненых с кахексией и дистрофией стало увеличиваться с каждым днем.

Батальону пришлось занять под госпитальные палаты все полуразбитые подвалы. В свободное от дежурства время весь личный состав роты разбирал сараюшки и дровяники, чтобы заколачивать досками разрушенные стены подвалов, потом утеплять их снегом. На каменные полы настилали доски, а когда их уже неоткуда было брать, стелили хвою, принесенную из леса. Сооружали печки из битого кирпича, железных бочек и даже из ведер и чугунов.

Самой сложной проблемой было освещение подвалов. Фонарей, спиртовых светильников, керосиновых ламп, собранных в поселке, хватало только для операционных. Как осветить другие подразделения? Девчата принесли несколько солдатских фляжек, шоферы привезли с городской свалки около десятка консервных банок. Из всего этого сделали коптилки. Наполнили их соляркой и вставили бинты вместо фитилей. Но это, конечно, был не выход.<…>

В больших операционных хирурги работали без перерыва. Они разрешали себе лишь маленькие передышки для сна. Ампутации рук и ног нередко приходилось делать без наркоза. <…>

Не легче было и в послеоперационном отделении.

В каждом отсеке подвала прямо на полу стояло более пятидесяти носилок. Между каждой парой, чтобы только ступить ногой, проход. В подвале душно, сыро – земляные полы, неплотно застланные досками, дают испарину. Запах плесени смешивается с запахами лекарств, махорки, пота. Маленькие окошечки наглухо заложены кирпичами и толстым слоем снега. Свежий воздух проникает только через входные двери, но их стараются открывать в самых необходимых случаях, сохраняя тепло, которое дают две маленькие печурки. <…>

Всю ночь в батальон поступали раненые. <…>

Помогая девчатам в работе с послеоперационными больными, я обдумывала расстановку личного состава роты по взводам и отделениям, ища выход из создавшегося за последние дни тяжелого положения. Дело в том, что поступление раненых увеличивалось с каждым днем, а трудоспособность роты резко падала из-за сильной усталости и болезни санитаров, медсестер и даже врачей.<…>

Автобусы возили только лежачих. Полуторка доставляла тех раненых, которые [не] могли передвигаться самостоятельно. <…>

В доме, где размещались ходячие раненые, была маленькая, похожая на чулан комнатушка с кухонным столом, двумя табуретами и широкой уличной скамейкой. Скамейка служила постелью и своеобразной кладовой. На ней громоздились термосы с обедом и чаем, одеяла для укрытия раненых при перевозках, фуфайки, шинели, перевязочный материал, шины и костыли. <…>