Книга Преобразователь - Ольга Голосова

Он не хотел быть ни кочегаром паровоза, ни машинистом, ни даже начальником поезда. Он не желал превращать людей в рельсы и вагоны, шпалы и стрелки. И оказалось, что паровоз теперь летит прямо на него, а он – он больше не со всеми. Он так со всеми не умел. И это неумение – нежелание – и есть его грех, его гордость, его предательство.

«Господи, – просил Петя, – Господи, только Ты не оставь меня. Не надейся ни на сынов, ни на князей человеческих, Один Бог силен», – твердил он слова царя Давида, надежд которого Бог никогда не обманывал.

А качели в его голове ходили вверх-вниз, и Анна захлебывалась чернотой на шатком мостике.

«Господи, упокой душу убиенной рабы твоей Анны и сотвори ей вечную память», – шептал Петя и быстро утирал глаза рукавом подрясника.

Господь попускает зло, потому что иначе мы превратимся в роботов. Мы сами должны выбрать, а если уже ничего не исправишь, Господь нас забирает. Это несправедливо, но, если бы Господь был справедлив, никто бы уже не жил. Все получили бы свою награду.

* * *

В тот день отец Виталий пребывал не в духе с раннего утра. Разжигая кадило, алтарник уронил уголь на ковер, ковер оплавился, и в алтаре запахло паленой шерстью, синтетикой и еще черт знает чем.

– Даже ладаном не перешибешь, – заметил невыспавшийся диакон Владимир, поправляя орарь и сострадательно глядя на побледневшего от конфуза несчастливца.

Потом матушки забыли подогреть воду для теплоты, и пришлось ждать в алтаре, когда закипит чайник.

Потом поднесенный младенец орал и выгибался так, словно был не на причастии, а на сеансе экзорцизма. «И вообще, – терпеливо держа лжицу чуть в стороне от дитятки, думал отец протоиерей, – все-таки прав Кэрролл: дети иногда страшно напоминают свиней».

А еще на выходе из ризницы его встретили общественные деятельницы в криво повязанных платочках и загадочных нарядах, по их мнению символизирующих истую веру. Они жаждали аудиенции, и отказывать им было нельзя, так как одна из них была представительницей той самой партии, а другая – пописывала в журнальчик. Пришлось назначить на после трапезы.

А потом на трапезе он вспомнил, что должен выслушать эту историю. Да и не слушал бы, но надо. А как слушать, если докладчик, с одной стороны – блажной, а с другой – брат Владыки?

Трапеза была испорчена, и отец Виталий не спеша прошествовал к себе в кабинет, сделав вид, что не заметил притулившегося в углу виновника событий.

Бессонная ночь, проведенная на экстренном совещании, давала о себе знать, и отец председатель сдержанно зевал в ладошку.

Он поудобнее разместился в кресле, принял от секретарши чашку кофе и кивнул на дверь.

День начался.

* * *

Семинарист-засланец вошел в кабинет, пробормотав: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!», на что отец Виталий даже не сразу сообразил, что отвечать. Потом вспомнил, кивнул и, произнеся «Аминь», указал семинаристу на стул. Тот перекрестился на иконы в углу и присел на самый краешек. По всему было видно, что он робеет и расстроен.

«Еще бы не расстроиться, – подумал протоиерей. – Тут все, понимаешь, расстроились». А вслух произнес:

– Здравствуй, Петр. Давай расскажи-ка мне, как там все было, и, главное, все подробности последних двух недель.

– С самого начала? – как на экзамене, с тоской переспросил юноша и посмотрел на священника глазами провинившейся дворняги.

– Да, да, с того момента, как вы в Бухару прилетели.

Петр поерзал на стуле, потеребил рукава подрясника, поджал, потом выпрямил, потом опять поджал ноги под стулом, набрал в легкие побольше воздуха и начал.

– Когда мы прилетели, было очень жарко. Сергей взял такси, и мы все поехали в гостиницу. Там поселились.

– Кто с кем?

– Ну, я отдельно, Сергей отдельно и Анна отдельно.

– Анна Успенская состоит, то есть состояла в… любовных отношения с Черновым?

Петр вспыхнул, и в голове его снова зазвучали приглушенный шепот и вскрики с той ночи, когда Сергей возник из подпола.

– Нет, то есть да… наверное, да, – выдавил он из себя. В эту минуту он себя ненавидел.

– И что было дальше?

– Мы ждали человека или курьера. Но потом Сергей пропал на неделю, и мы с Анной, когда он вечером не вернулся, забрали из гостиницы деньги и документы, оставив вещи, и ушли к родственникам Анны. А потом эта перестрелка, когда всех убили…

– С этого места подробнее.

И Петя начал долгий рассказ, перемежаемый вопросами отца Виталия и невнятными вздохами и сопением самого Петра.

Через часик протоиерей Виталий велел семинаристу изложить на бумаге все вышесказанное и перешел к вопросам идеологии.

– Петр, ты знаешь, что невольно стал свидетелем и участником событий, о которых таким, как ты, и слышать-то не положено. Но раз так случилось, ты должен понять, какая ответственная миссия возлагается на тебя Церковью. Твое непослушание и неинформирование нас в ключевых моментах и так повлекло за собой много лишних и неоднозначных событий. Так что постарайся взять себя в руки и в дальнейшем исполнять в точности все инструкции и приказы. Как человек верующий и как будущий пастырь ты должен ответственно подходить к поручениям Церкви. Любой ценой мы должны защитить ее от внешней и внутренней угрозы, сохранив наследие, традиции и веру предков.

– Чью веру? – вдруг переспросил Петя.

Отец Виталий опешил.

– Предков, – машинально повторил он и с сомнением посмотрел на Петра. – Ты хоть что-нибудь понял?

– Я все понял. Мне отец говорил, что веру нельзя унаследовать как монархию или коммунизм. Это мы Патриархию унаследовать можем, а не веру. Веру свою мы сами творим, оттого-то каждый что хочет, то и придумывает. Чтобы так не было, люди святых отцов читают и Евангелие, чтобы сравнить свое мнение с Истиной. А вы мне сейчас что-то страшное объясняете. Что можно ради общего дела и врать, и предать, и «информировать». Что все это на благо Церкви и людей будет. Так не бывает!

Отец Виталий вздохнул и хмыкнул. Потом поднял на измаявшегося семинариста припухшие глаза.

– При общении с такими, как ты, Петр, постоянно приходится следить, чтобы Бога уж не слишком переносили с Небес на землю. Тебя просто слушать страшно, словно дремучая тетка какая-то богословствует. И вообще, с тобой разговаривать невозможно. Ты всегда говоришь то, что думаешь?

Петины щеки вспыхнули, и он с новой силой затеребил подрясник.

– Может быть, я и дремучая тетка, и говорю, что думаю, но в таком случае я не могу верить в бога, живущего в таких головах, как ваша. Я вас слушал-слушал, но так и не понял, где у вас проходит та черта, когда привычка к дипломатии переходит в сознательное неверие… – выдав эту тираду залпом, Петя от ужаса замолчал, и по нему было видно, что он сам не до конца понял, что сейчас сказал.