Книга Плач юных сердец - Ричард Йейтс

Ну да и черт с ним; женщин все равно не понять. Важнее то, что эта конкретная женщина все равно предпочитала проводить большую часть времени дома — и в часы, свободные от поглощения пропагандистской литературы, бывала интересным и живым собеседником.

К этому времени она успела рассказать ему множество взаимосвязанных эпизодов из своей короткой, но полноценной жизни — колледж; старшая школа и младшая школа; дом, семья, родители, — и у него даже возникло ощущение, что он знает ее почти так же хорошо, как только можно знать самого себя. В этих рассказах-воспоминаниях его всегда покоряли честность, юмор и точный подбор деталей; она могла перескакивать с одной темы на другую и уходить далеко в сторону, но она ничего не передергивала, чтобы выставить себя в более выгодном свете или в более жалком, если уж на то пошло, и рассказы эти в принципе не могли наскучить.

Что за девушка! Бывали вечера, когда Майкл, глядя, как она говорит о чем-то, сидя под лампой на их подержанном диване, не мог нарадоваться удаче, благодаря которой он ее нашел, и нынешней абсолютной надежности полного ею обладания. Он знал, что она не стала бы рассказывать ему так много интимных, разоблачительных подробностей, если бы не любила его всем сердцем и если бы она не рассчитывала, что он будет хранить эти страшные мелкие тайны до конца своих дней.

Как-то ночью, в постели, она с особенной нежностью сказала, что хочет ребенка.

— Сразу? — спросил он и тут же понял, что выдал этим вопросом собственный страх.

Он даже вздрогнул в темноте. Слишком стар он был для этого; бог мой, слишком стар.

— Я имею в виду в ближайшие пару лет, — сказала она. — Например, через год. Что скажешь?

И чем больше он об этом думал, тем более логичным казалось ему это предложение. Понятно, что любая здоровая девушка хочет ребенка. В конце концов, зачем бы она стала выходить замуж, если бы не надеялась завести детей? Имелось и еще одно соображение: ему тоже было бы неплохо вырастить еще одного ребенка, чтобы иметь возможность загладить ошибки, которые он наделал, пока росла Лаура.

— Что ж, давай, — сказал он через некоторое время. — Только до чего же старым отцом я буду. Знаешь, я только сейчас сообразил: когда этому ребенку исполнится двадцать один, мне будет семьдесят.

— Да? — сказала она, как будто ей никогда это в голову не приходило. — Ну тогда мне, наверное, придется быть молодой сразу за двоих, верно?

Оператор спросил, готов ли он оплатить звонок от Лауры из Сан-Франциско, он сказал: «Да, конечно», но, когда в трубке послышался ее голос: «Папа?» — он оказался настолько тихим, что Майкл решил, что со связью наверняка что-то не то.

— Алло! Лаура! — закричал он в трубку, как будто это могло чем-то помочь.

— Папа?

И на этот раз он ясно ее расслышал.

— Ты в порядке, девочка?

— Не знаю. Я как бы… я как бы все еще здесь, в Сан-Франциско и так далее, я просто не очень хорошо себя чувствую. Все как-то сжимается. То есть пока я была во внешних пределах, все было нормально, но как только мы… как только я вернулась, я как-то… сама не знаю.

— Это клуб, что ли, там такой? «Внешние пределы»?

— Нет, это типа состояние сознания.

— Вот как.

— Понимаешь, у меня осталось всего доллар тридцать центов, так что я сама мало что могу устроить, хотя смотря что под этим понимать, конечно. И смотря как ты понимаешь, что я под этим понимаю.

— Подожди, послушай. Наверное, лучше мне побыстрее к тебе приехать, не возражаешь?

— Ну, я как бы, наверное, на это и надеялась, да.

— Ладно. Если прямо сейчас выехать, я буду у тебя часа через три с половиной или, может, через четыре. Только мне нужен твой адрес.

И он замахал Саре рукой, чтобы она быстрее дала ему карандаш.

— Дом двести девяносто седьмой, — стала диктовать Лаура, — нет, подожди; двести девяносто третий, а улица Южное что-то…

— Нет, так не пойдет, — сказал он. — Так не пойдет, девочка. Южное — что? Постарайся вспомнить.

И когда она наконец продиктовала название улицы и номер дома — оставалось только надеяться, что правильный, — он продолжил:

— Так. Теперь давай телефон.

— А там нет телефона, пап. Ни одного телефона во всем здании. Я звоню из автомата, откуда-то с улицы.

— О господи! Тогда слушай: немедленно иди назад и жди меня там. Никуда не уходи, даже если меня долго не будет. Обещай. Сегодня из дома больше ни шагу. Ни под каким предлогом, договорились?

— Договорились.

Сара привезла его в аэропорт, несколько раз чуть не попав в аварию при обгонах. Когда он кинулся к кассе, на рейс до Сан-Франциско уже объявили посадку, но, задыхаясь, он успел добежать до выхода, быть может до того самого, у которого они простились с Терри Райаном. А уж долететь до Сан-Франциско труда не составило, как наверняка не составило труда и для Терри Райана.

— Вы точно знаете, что это правильный адрес? — переспрашивал его таксист даже после того, как остановился посовещаться с двумя другими водителями, которые тоже долго хмурились, пытаясь понять, где это может быть. Потом, убедившись, что везет пассажира в правильном направлении, он сказал: — Ну, не знаю; вам нужны эти старые заброшенные кварталы, это все равно что на тот свет ехать. Меня туда никаким хреном не заманишь. Там даже черные жить не станут — вы только не подумайте, я против черных ничего не имею.

В Америке теперь все стали говорить «черные» вместо «негры»; еще немного, и все, наверное, начнут называть девушек «женщинами».

На дверных звонках дома никаких имен не значилось, и, позвонив в три или четыре квартиры, Майкл понял, что вся эта система, скорее всего, не работает: некоторые кнопки выпали из гнезд и болтались на собственных обесточенных проводах. Потом он обнаружил, что оба замка на большой входной двери разбиты: чтобы попасть внутрь, нужно было просто повернуть ручку и навалиться плечом на дверь.

— Есть тут кто-нибудь? — спросил он, войдя в фойе первого этажа, и три или четыре головы высунулись из приоткрытых дверей — все молодые, в основном парни, и все с настолько безумными прическами, что несколько лет назад никто просто не поверил бы, что такие бывают. — Так, парни, — сказал Майкл без особенной боязни уподобиться персонажу Джеймса Кэгни[84]. — Я отец Лауры Дэвенпорт. Где она?

Часть голов исчезла в дверных проемах, оставшиеся же уставились на него с тупым выражением — от страха? или просто от наркотиков? — но потом откуда-то из далекой тьмы коридора донесся звучный мужской голос:

— Верхний этаж, направо и до упора.