Книга Принцесса Клевская - Мари Мадлен де Лафайет

«Идите сюда, – сказала ему Мадам, – и убедитесь, что я сдержала слово и что мадемуазель де Шартр и есть та красавица, которую вы ищете; поблагодарите меня хотя бы, что я открыла ей, какое восхищение ею вы испытываете».

Принц Клевский с радостью узнал, что особа, которая показалась ему столь пленительной, была происхождения такого же благородного, как ее красота. Он подошел к ней и просил ее запомнить, что он восхитился ею первым и, не зная ее, испытывал к ней должное почтение.

От Мадам он вышел вместе с шевалье де Гизом, своим другом. Поначалу они согласно восхваляли мадемуазель де Шартр. Затем они сочли, что слишком ее хвалили, и оба перестали высказывать свои мысли о ней вслух. Но в последующие дни они принуждены были говорить о ней повсюду, где бы ни встречались. Новая красавица долго составляла предмет всех разговоров. Королева очень ее хвалила и выказывала к ней необыкновенное благорасположение; королева-дофина сделала ее своей любимицей и просила госпожу де Шартр почаще ее привозить. Принцессы, дочери короля, посылали за ней, чтобы она участвовала во всех их развлечениях. Одним словом, ею восхищался весь двор, кроме госпожи де Валантинуа. Не появление новой красавицы ее огорчало: она слишком хорошо знала короля и понимала, что с ним ей нечего опасаться; но она так ненавидела видама де Шартра (которого желала бы держать при себе, выдав за него одну из своих дочерей, и который был связан с королевой), что не могла благосклонно смотреть ни на кого, кто носил его имя и к кому он, очевидно, питал самые добрые чувства.

Принц Клевский страстно влюбился в мадемуазель де Шартр и пылко стремился на ней жениться; но он страшился, что госпожа де Шартр сочтет свою гордость оскорбленной, если выдаст дочь за человека, который не был старшим в своем роду. Но этот род стоял так высоко и старший в нем, граф д’Э[240], недавно женился на девице столь близкой к королевскому дому, что истинной причиной опасений принца Клевского была скорее робость, порожденная любовью, чем подлинные обстоятельства. У него оказалось множество соперников; шевалье де Гиз представлялся ему самым грозным благодаря его происхождению, достоинствам и тому блеску, что придавало его дому благорасположение короля. Шевалье влюбился в мадемуазель де Шартр в тот самый день, как ее увидел; он распознал чувства принца Клевского, равно как и принц распознал его чувства. Хотя они и были друзьями, охлаждение, возникающее из тождества притязаний, не позволяло им объясниться; дружба их слабела, а они так и не находили сил поговорить откровенно. То, что принцу Клевскому случилось первым увидеть мадемуазель де Шартр, давало ему, как он считал, некое преимущество перед соперниками; но он предвидел серьезные препятствия со стороны герцога де Невера, своего отца. Герцог был в тесных сношениях с герцогиней де Валантинуа; она враждовала с видамом, и этого было довольно, чтобы герцог не одобрил мечты своего сына о племяннице видама.

Госпожа де Шартр, которая приложила столько стараний, чтобы внушить дочери добродетели, не оставила своих усилий при дворе, в том месте, где они были особенно необходимы и где являлось столько опасных примеров. Честолюбие и нежные страсти были душою этого двора и равно владели сердцами мужчин и женщин. Здесь было столько различных интересов и козней, дамы принимали во всем этом такое участие, что к делам всегда примешивалась любовь, а к любви – дела. Никто не оставался покоен или равнодушен; все стремились возвыситься, понравиться, услужить или навредить; никто не знал ни скуки, ни праздности, и все были постоянно заняты удовольствиями или интригами. Дамы образовали кружки вокруг королевы, королевы-дофины, королевы Наваррской[241], Мадам, сестры короля, и герцогини де Валантинуа. В какой кружок войти, зависело от склонностей, соображений приличия или сходства нравов. Те, кто были уже не первой молодости и исповедовали добродетель более строгую, тянулись к королеве. Те, кто были помоложе и искали радостей и любовных приключений, толпились вокруг королевы-дофины. Своих приближенных имела и королева Наваррская; она была молода и обладала властью над королем, своим супругом; а тот был связан с коннетаблем и потому очень влиятелен. Мадам, сестра короля, не утратила красоты и привлекала к себе многих дам. Герцогиня де Валантинуа заполучала всех, кого удостаивала взглядом; но лишь немногие женщины были ей приятны, и за исключением нескольких, пользовавшихся ее близостью и доверием и схожих с нею нравом, она принимала женщин только в те дни, когда ей угодно было собирать у себя такой же двор, как у королевы.

Все эти кружки соперничали и враждовали между собой; составлявшие их дамы ревновали также друг к другу – кто повелительницу, кто любовника; заботы о власти и почестях сплетались с заботами менее важными, но не менее жгучими. Таким образом при дворе царило постоянное возбуждение, впрочем, не нарушавшее порядка; это делало жизнь там весьма приятной, хотя и весьма опасной для юной девушки. Госпожа де Шартр видела эти опасности и помышляла лишь о том, как уберечь от них свою дочь. Она просила дочь, не как мать, но как подруга, пересказывать все любезности, которыми осыпали девушку, и обещала помочь ей вести себя как подобает в обстоятельствах, порой затруднительных в молодости.

Шевалье де Гиз настолько не скрывал своих чувств к мадемуазель де Шартр и своих намерений относительно нее, что они были всем известны. Однако он видел, что желания его совершенно неисполнимы; он хорошо знал, что не может быть подходящей партией для мадемуазель де Шартр, так как имения его было недостаточно, чтобы вести жизнь, достойную его положения; и столь же хорошо он знал, что братья будут недовольны его браком, опасаясь того ущерба, который наносит обыкновенно знатным родам женитьба младших сыновей. Кардинал Лотарингский вскоре доказал ему, что он не ошибся; кардинал осудил его страсть к мадемуазель де Шартр и высказал это с необычайной горячностью, но истинных причин не назвал. Кардинал питал к видаму ненависть, в ту пору еще тайную, но затем вышедшую наружу. Он скорее согласился бы на союз своего брата с кем угодно другим, чем с видамом, и заявлял о своем неодобрении столь открыто, что это чувствительно задело госпожу де Шартр. Она приложила большие старания, чтобы показать, что кардиналу Лотарингскому нечего опасаться и что она и не помышляет об этом браке. Видам сделал то же самое; он был оскорблен поведением кардинала еще больше, чем госпожа де Шартр, ибо лучше знал его подоплеку.

Принц Клевский делал не менее очевидными свидетельства своей страсти к мадемуазель де Шартр, чем шевалье де Гиз. Герцог де Невер огорчился, узнав об этом; однако он думал, что ему достаточно поговорить с сыном, и тот переменится; он очень удивился, обнаружив, что принц твердо намерен жениться на мадемуазель де Шартр. Герцог осудил это намерение, разгневался и настолько не таил своего гнева, что слух о его причине быстро распространился при дворе и достиг ушей госпожи де Шартр. Она не сомневалась в том, что герцог должен считать брак с ее дочерью честью для сына; она была крайне удивлена тем, что и дом Клевских, и дом Гизов противились такому союзу, а не желали его. Она была настолько раздосадована, что стала искать для дочери такую партию, которая поставила бы ее выше тех, кто считал ее ниже себя. Все продумав, она остановилась на принце-дофине, сыне герцога де Монпансье[242]. Ему пришла пора жениться, и выше него при дворе не было никого. Так как госпожа де Шартр была очень умна и ей помогал видам, пользовавшийся большим влиянием, а ее дочь и вправду была прекрасной партией, то ей удалось повести дело столь искусно и успешно, что герцог де Монпансье как будто бы пожелал этого брака, и казалось, никаких трудностей здесь появиться не может.