Книга Прекрасная посланница - Нина Соротокина

Но сейчас Николь не хотела ни нападать, ни защищаться, она терпеливо ждала, с вниманием вглядывалась в неясный пейзаж за окном, хоть там и смотреть было не на что: пыльный бурьян вдоль дороги и чугунная, примитивная решетка, огораживающая чьи-то владения. Молчание затягивалось, и Родион решил сразу перейти к главному:

— Дитмер убит. Его убил Шамбер.

— Этого не может быть!

— Все произошло на моих глазах.

— Но зачем? Всемилостивый боже, зачем?

— Это предстоит выяснить. Но уже не мне. Этим будут заниматься уже другие люди.

— Какие… люди?

Лоб ее наморщился в мучительном раздумье, глаза растерянно метнулись вбок, но она тут же овладела собой. Родион внутренне усмехнулся. Спросит или не спросит про Шамбера? Не спросила…

— Прикажите кучеру развернуть карету, — сказал Родион негромко.

— Но я хочу видеть Матвея.

— Вам туда сейчас нельзя.

— И куда мы поедем?

Не дождавшись ответа, Николь отворила дверцу кареты и звучно отдала приказание кучеру. Сознайся, Родион, с этой леди приятно иметь дело. Она не капризничала, не задавала лишних вопросов, не закатывала глаза в притворном ужасе. Прежде чем повернуть назад, кучер доехал до небольшой развилки, карета тяжко переваливалась с боку на бок, минуя рытвины. Лошадь Родиона, словно привязанная, покорно следовала за каретой.

Они молчали до тех пор, пока не выехали на укатанную Невскую першпективу. Здесь лошади ходко побежали вперед.

— Так куда мы все-таки едем?

— На пристань. Там вас ждет катер. На нем вы доплывете до Кронштадта, а оттуда в Стокгольм. Вас устраивает такой вариант?

— Нет, не устраивает. Я остаюсь в России. Я так решила.

— Вы помогали Шамберу в его делах?

— Нет.

— Подумайте, прежде чем ответить. Ведь вас на допросах не пощадят.

— Моя помощь не имеет к политике никакого отношения. Шамбера интересовали деньги, которые он вместе с Сюрвилем вез из Парижа.

— Ах, вот оно что? Шамбер все никак не может успокоиться. У Матвея нет этих денег. Они давно найдены и отправлены по назначению. Но Бирон очень болезненно реагирует на эту тему. Боюсь, он захочет допрашивать вас лично.

— Но я ни в чем не виновата!

На мосту через речку Мью их остановил ночной патруль. Родион показал документы, их тут же пропустили. Карета протарахтела по деревянному настилу. Николь все так же избегала встречаться взглядом с Родионом и неотрывно смотрела в окно. Только по рукам ее было видно, что она нервничает. Теперь они не лежали в подоле ладошками вниз, а беспокойно теребили бахрому крохотной, подвешенной на цепочке к поясу, сумки.

— Вы должны уехать из России хотя бы затем, чтобы не подставлять под удар Матвея. У нас умеют допрашивать, а кое-кто считает, что Шамбер его завербовал.

— Какой вздор! — Она вдруг фыркнула, как обиженная кошка.

— Разумеется, вздор, но для следствия это не аргумент.

— Я люблю его.

— Охотно верю. И поверьте, сочувствую вам. Но любовь вещь опасная. Кто сосчитает, сколько на свете голов полетело именно из-за любви! Давайте остынем на время. Жизнь еще не кончена, но сейчас выпала такая минута, когда необходимо сделать выбор.

Николь опять замолчала надолго, а потом спросила спокойным, бесцветным тоном:

— Я могу заехать домой?

— Нет.

— Но там у меня деньги, документы, одежда, драгоценности, в конце концов.

— Ваши документы вам сейчас не понадобятся. Вы поплывете под чужим именем. Ваш багаж я перешлю со следующей оказией. Вас известят, где его получить.

«Спросит или не спросит про Матвея? Не спросила… Догадлива была мадам де ля Мот, в достоинстве ей тоже не откажешь».

Привязанный катер танцевал на утренней волне. Николь вышла из кареты, высоко подобрала юбку, готовая прыгнуть на борт. Матросы тянули руки, готовые ей помочь. Казалось, она на миг застыла в прыжке, когда оглянулась вдруг и крикнула потерянно:

— Но я его увижу?

— Не знаю, — честно ответил Родион.

— Сделайте так, чтобы мы хотя бы попрощались. Поверьте, это несправедливо. Матвей этого не заслужил.

Николь опустилась на сиденье и закрыла лицо руками. Офицер отдал честь. Матросы дружно подняли весла. Все, поплыли…

И последняя глава, короткая

Так что там у нас осталось? Трудное, очень трудное объяснение Люберова с князем Козловским. С набережной Родион явился в усадьбу «Клены» с полицейской командой. Увели Шамбера, унесли останки Петрова. Труп бедного сторожа обнаружили только через два дня, и то случайно.

А пока участники ночных событий сдвинули кубки и выпили за успех. Матвей, посвященный ротмистром Пушковым в суть дела, пил со всеми наравне и вопросов больше не задавал, только мрачен был против обыкновения. Потом Пушкову и Веберу доставили лошадей, и они отбыли по домам. Резвый тоже вернулся к хозяину.

Не будем подробно пересказывать разговор Матвея и Родиона. Он шел относительно мирно до тех пор, пока не было произнесено имя мадам де ля Мот. Ну а дальше, что называется, дым коромыслом!

— Да пойми ты, я не мог позвать тебя участвовать в ночной операции, потому что Петров, ныне покойный, подозревал тебя в связи с Шамбером!

— Твой агент мог подозревать, что я людей на дорогах граблю. Это его право. Но ты-то!

Здесь Матвей захохотал, и смех этот был какой-то ненатуральный, можно сказать, сатанинский. Он хохотал, а глаза оставались злыми, настороженными.

— Ты можешь сколько угодно ржать. Но Петров накатал отчеты Бирону, и мне стоило большого труда уговорить агента не посылать их до времени по назначению.

Ответом был все тот же смех. Потом Матвей запрокинул голову и влил в глотку полбутылки вина, а может и больше, чем полбутылки, кто там считал, сколько осталось в темном сосуде живительной влаги.

— Я до сих пор не уверен, что он их не выслал. Правда, агент обещал не упоминать в этих служебных виршах твоего имени.

— А имени Николь? То есть мадам де ля Мот?

— А вот этого обещания он мне не давал.

— Так что же мы здесь сидим? — закричал Матвей.

— А нам торопиться некуда. Тихо, тихо… Ты руками-то не маши. Сегодня утром из Кронштадта отплывает датский галиот. Он идет с грузом пеньки и дегтя. Бирон втайне от всех торгует пенькой. Ты не знал?

Родион ожидал, что Матвей рассмеется ехидно, так не вязался образ всесильного фаворита со столь низменным занятием, но князь смотрел на друга насупленно и что-то соображал в уме.

— Мы уплывем на этом галиоте? — сказал он наконец.