Книга Военный Петербург эпохи Николая I - Станислав Малышев

Юнкера в дортуаре. Рис. М.Ю. Лермонтова. Около 1834–1836 гг.

Карикатуры на офицеров. Рис. М.Ю. Лермонтова. Около 1832–1834 гг.

Поэма «Петергофский праздник» рассказывает о том, как во время гулянья в Петергофе юнкер Бибиков был завлечен бойкой девицей в глухой уголок парка. После любовных утех девица потребовала платы за удовольствие. Юнкер опешил, но сразу нашелся, вспомнив свое благородное происхождение. Об этом он с гордостью рассказывал друзьям, вернувшись в лагерь. Следующий отрывок является типичным образцом тогдашних лермонтовских стихов на потеху товарищам-юнкерам:

— Стыдись! — потом он молвил важно:

Ужели я красой продажной

Сию минуту обладал?

Нет, я не верю! — «Как не веришь?

Ах сукин сын, подлец, дурак!»

— Ну, тише! Как спущу кулак,

Ты у меня подол…!

Ты знай, я не балую дур:

Когда…, то par amour!

Итак, тебе не заплачу я;

Но если ты простая,

То знай: за честь должна считать

Знакомство юнкерского…![186]

Поэма «Уланша» посвящена ночному приключению юнкеров в деревне, где они остановились на ночлег. Бывший квартирьером улан Лафа пригласил пьяных товарищей к обнаруженной им доступной женщине, призывая только соблюдать очередь и пропускать младших вперед. Ночью в темном амбаре крестьянка стала добычей целого эскадрона. Но утром, при свете, «красавица» оказалась безобразной и потасканной, самой отвратительной наружности. С тех пор ее нарекли прозвищем «уланша». Именно сюда входят знаменитые строки, знакомые каждому русскому офицеру:

Но без вина что жизнь улана?

Его душа на дне стакана,

И кто два раза в день не пьян,

Тот, извините! — не улан.[187]

К этим трем юнкерским поэмам по своему характеру примыкает четвертая, «Монго», написанная Лермонтовым уже в 1836 году в Л.-гв. Гусарском полку и названная в честь товарища, родственника и сослуживца Алексея Аркадьевича Столыпина, по прозвищу Монго. Два гусарских корнета, Монго (Столыпин) и Маёшка (сам Лермонтов) ночью самовольно покинули расположение полка и верхом отправились на одну из дач вблизи известного трактира — «Красного Кабачка», где жила балерина Пименова, бывшая на содержании у откупщика Моисеева. Столыпин был поклонником Пименовой и надеялся вернуть расположение охладевшей к нему красавицы, Лермонтов сопровождал его. Гусары перелезли через ограду дачи и проникли в спальню через окно, перепугав и возмутив Пименову. Постепенно завязалась беседа, которая все больше склонялась к победе Столыпина, но она была прервана появлением кареты откупщика и его свиты.

В истерике младая дева…

Как защититься ей от гнева,

Куда гостей своих девать?..

Под стол, в комод иль под кровать?

Урыльник полон под кроватью…

Им остается лишь одно:

Перекрестясь, прыгнуть в окно…

Опасен подвиг дерзновенный —

И не сносить им головы!

Но вмиг проснулся дух военный —

Прыг, прыг!.. и были таковы.[188]

На обратном пути на Петергофской дороге разочарованных гусар поджидала опасная встреча, которая не была отражена в поэме. Вдали показался великой князь Михаил Павлович, который в коляске, запряженной четверкой, возвращался из Петергофа в Петербург. Ехать ему навстречу означало бы попасть на гауптвахту, поскольку из полка они уехали без спроса. Лермонтов и Столыпин повернули назад и помчались по дороге в сторону Петербурга, впереди великого князя. Как ни хороша была четверка великокняжеских коней, друзья сумели ускакать вперед, под Петербургом свернули в сторону и к утру благополучно вернулись в полк. Михаил Павлович на расстоянии не разглядел лиц, только успел заметить двух ускакавших лейб-гусар. Он послал в полк спросить полкового командира, все ли офицеры были на учении, которое началось в 7 часов утра. Пришел ответ «все», поскольку друзья прямо с дороги отправились на учение.

А.А. Столыпин (Монго). Акварель А.И. Клюндера. 1834 г.

М.Г. Хомутов. Портрет 1830-х гг.

Прозвище Маёшка, которым Лермонтов называет себя в поэме, происходило от имени Майё — это был герой французских карикатур и романов, озлобленный горбун, умный остряк, влюбчивый циник, непримиримый враг самодовольной буржуазии. Лермонтов имел похожий характер, который в сочетании с небольшим ростом и большой головой обеспечил ему в кругу приятелей это имя. Прозвище Монго Столыпин получил по первым слогам фамилии путешественника Монгопарка, книга о котором случайно подвернулась Лермонтову. По другой версии, кличкой Монго называли собаку, жившую при Л.-гв. Гусарском полку, которая постоянно прибегала на плац во время учения, лаяла, мешалась под ногами, хватала за хвост лошадь полкового командира, генерал-майора Хомутова, и даже иногда способствовала тому, что он поскорее оканчивал учение.

Юнкерские и гусарские стихи принесли Лермонтову сомнительную популярность среди товарищей. «Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша» переписывались из тетради в тетрадь новыми поколениями юнкеров еще в течение многих лет. Они даже гордились, что у них есть как бы свой Лермонтов, близкий и понятный, который писал стихи не только из высоких побуждений, но и специально для юнкерского братства.

Штаб— и обер-офицеры Л.-гв. Гусарского полка. Рис. после 1835 г.

Вместо «поэт Лермонтов» им нравилось говорить «корнет Лермонтов». Но больше всего эти стихи навредили Лермонтову при жизни. Биограф поэта Висковатов отмечал: «Юнкера, покидая школу и поступая в гвардейские полки, разносили в списках эту литературу в холостые кружки „золотой молодежи“… и таким образом первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила. Когда затем стали появляться в печати его истинно прекрасные произведения, то знавшие Лермонтова по печальной репутации эротического поэта негодовали, что этот гусарский поэт „смел выходить в свет со своими творениями". Бывали случаи, что сестрам и женам запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова; это считалось компрометирующим. Даже знаменитое стихотворение «На смерть поэта» не могло изгладить этой репутации, и только последний приезд Лермонтова в Петербург за несколько месяцев перед его смертью, после выхода собрания его стихотворений и романа „Герой нашего времени" пробилась его добрая слава“».[189]