Книга Кунцельманн & Кунцельманн - Карл-Йоганн Вальгрен

— Слушай, я тебя узнал, — так же независимо от сознания произнесли губы Кунцельманна. — Мне кажется, мы летели год назад одним самолётом из Висбю. С тобой была красивая женщина…

Настроение резко переменилось. Нервный удар альтов из музыки к фильму ужасов. Эмир, несомненно, был отъявленным психопатом, потому что тон его сразу сделался угрожающим.

— И что ты хочешь этим сказать? У тебя что, проблемы?

— Расслабься, Эмир, не нервируй мальчика…

Неизвестно, возымели бы действие резоны Хамрелля, но Иоакима спасла хлопушка к сцене номер пятьдесят девять — запищал мобильник Хамрелля.

— Ну, что скажешь, Эмир? Хочешь подумать ещё недельку? Поспрошай народ. Попытайся найти оценщика… Или позвони этому галеристу в Гётеборг. Не называй себя, спроси просто — была ли у них кража, что украли… может быть, Кройера?

Какие у этого типа могут быть отношения с Сесилией Хаммар? Как это вообще укладывается в теорию материаловедения? Вот тут-то главному герою и могла бы помочь техника озвучания — от едва слышного тремоло ударных в начале до визгливого крещендо струнных…

Эмир наконец соблаговолил взять предложенную антиникотиновую жвачку, и, кажется, остался доволен. Тут камера сделала неожиданную круговую панораму а-ля Спилберг, завершив её порнографическим наездом на расстёгнутую ширинку Эмира.

— Шикарный номер, Хамрелль, — сказал обладатель расстёгнутого гульфика, — ты что, снял его ради меня?

— Есть и другие — не только ты интересуешься… Народ вообще-то в очередь становится, чтобы глянуть на нашу редкость. Всё-таки дело не мелкое, и обстановка должна соответствовать… Скажи, ведь неплохо? Пожевал — и курить уже не хочется.

— Хорошо, хорошо…

Здесь наметилась боковая ветвь сценария. Нарративные реминисценции, связывающие хронологически несоединимые сцены… Вот, например, главный герой Кунцельманн дрожит, как бы его не навестила полиция, да как бы не СЭПО (короткий общий план главной конторы полиции безопасности на Полхемсгатан) — конечно же его разыскивают из-за невольного взлома компьютера, совершённого им в состоянии аффекта год назад. Быстрая смена кадра — рука с обкусанными ногтями набирает номер глянцевого журнала… Этот слизняк, главный герой, понимает зритель, не видел главную героиню после того разговора в «Рише» прошлой осенью (следуют сюрреалистические, в духе Кассаветеса[123], кадры воспоминаний, съёмки с рук, сделанные псевдопрофессионалом Кунцельманном). Но из заслуживающих доверия источников главный герой знает о своей избраннице многое, например, что она всё ещё крутит любовь с женой этого оборонщика, что Саския, судя по всему, переехала к Сесилии жить, но в старой квартире, у подлинного Сергея, она тоже бывает, чтобы не травмировать детей.

Что касается Иоакима, он, к своему удивлению, начал постепенно забывать Сесилию и, в соответствии с сексуальным диктатом, уже подумывал, не закрутить ли с кем-нибудь ещё (например, с Линой). С тех пор как он связался с Хамреллем, он почувствовал странную свободу. Старая рана болела всё меньше, горечь и грусть перебродили и обратились в компост, и он уже всерьёз приглядывал заместительницу неверной Сесилии. Сесилия дала понять, что презирает его, что не хочет его больше видеть, особенно после того, как он незадолго до Рождества покаялся ей в своём компьютерном шпионаже — понял, что шнурок затягивается всё туже и лучше всего взять быка за рога и во всём признаться. Надо заметить, что Сесилия, несмотря на гнев, помогла ему совершенно по-дружески: она мягко разъяснила всё Саскии и её мужу и таким образом предотвратила вмешательство полиции. Но вот при чём тут был Эмир, он понять не мог… А может быть, сценарист влепил этот поворот сюжета, почувствовав, что вся история движется на холостом ходу.

Через несколько медлительных, в духе Эрика Ромера[124], монтажных стыков внезапно возник крупный план Иоакима Кунцельманна, с недоверчивой миной открывающего атташе-кейс с миллионом крон. Замок открылся со щелчком и даже произвёл небольшое эхо, но этот эффект, скорее всего, достигнут последующим озвучанием. До чего же смешно! Дипломат, набитый киношными деньгами! Вот он закрывает кейс и передаёт его своему напарнику Карстену Хамреллю…

В следующей сцене сценарист несколько увлёкся, предложив зрителю небольшой диспут на тему, может ли антиникотиновая жвачка избавить заядлого курильщика от вредной привычки.

— Хочешь — верь, не хочешь — не верь, — сказал Хамрелль, — через неделю я завязал. Возьми эту упаковку, у меня всегда есть две-три штуки в запасе.

— На вкус вполне… Просто невероятно! Помнишь лакричные леденцы, Карстен? Сейчас уже таких нет… А с другим вкусом бывают?

— Лимон… но вкус лимона быстрее исчезает.

— А ты что уставился? — В голосе Эмиля вновь послышалась плохо скрытая злость неизлечимого психопата. Он обращался к Иоакиму. — Ты получил свои бабки, я получил свою картину.

— Я почему-то всё время вспоминаю эту красивую женщину в самолёте. Это твоя жена?

— Это для неё я купил картину. — Эмир смягчился так же быстро, как и завёлся. — Я её обожаю. Вот это женщина! Беда только в том, что она занята. И знаешь, с кем она? С бабой! Лесбиянка… разве это не прекрасно?

По пути к машине Иоаким думал, как легко нарушить мировой порядок. Пока Карстен Хамрелль небрежным, предусмотренным сценарием жестом открывал багажник и засовывал туда кейс с киношными — не может быть, чтобы настоящими! — деньгами, голос диктора воспроизводил тираду бандюги Эмира, всё, что он болтал перед тем, как исчезнуть… а может, и не исчезнуть вовсе, а так, освободить кадр, чтобы возникнуть в предстоящей сцене автомобильной погони — что только не придёт в голову фабрикантам грёз! Оказывается, Эмир встретил Сесилию случайно в ресторане в Висбю — она приехала туда делать репортаж о суперремонте бревенчатого дома, который почему-то был признан культурным наследием. Он рассказал, как подкатывался к ней и получил отлуп, как пытался найти её, как постепенно сообразил, что она интересуется женщинами, но объяснил себе такое заблуждение исключительно тем, что она до сих пор не повстречала настоящего мужчину, и продолжил осаду. А когда Эмир понял, что она неравнодушна к роскоши, настал час потрясти мошной. И эта краденая картина появилась как по заказу. Как думаете, сойдёт как неофициальный утренний подарок[125]? И он вовсе не боится, что она пойдёт в полицию, пусть идёт — он позаботится наворотить такую цепь перепродаж, что никто и не усомнится, что он понятия не имел, что картина краденая. А если она откажется от его «Крюгера», он повесит её в своём офисе над элитным фитнес-клубом на Эстермальме, и пусть подельники лопаются от зависти. А что касается Сесилии, рано или поздно он её добьётся; самое трудное, понимаешь, заставить еврейку конвертироваться в православие.