Книга Меч над пропастью - Михаил Ахманов

Возглас Тентачи прервал его размышления.

– Взгляни, хозяин! Там, на скале!

Дорога огибала невысокий утес, и на его вершине стоял и грозно скалил зубы зверь Четыре Лапы. Огромные клыки блестели в раскрытой пасти, в глазах горел яростный блеск, когти терзали камень; похоже, хищник считал пришельцев своей добычей – и людей, и скакунов. Чем-то он напомнил Тревельяну Великого Вождя: как и Трубач, он мнил себя владыкой над землями и населявшими их живыми существами. Яхх Тентачи в ужасе взревел, но из белого облака, плывшего в небе, ударила ослепительная молния. Камень у лап зверя рассыпался мелким щебнем, хищник отпрянул и исчез за скалами.

– Ты могучий ппаа, – почтительно произнес Тентачи. – Но почему ты его не убил?

«Трубача я тоже не убил, – подумалось Ивару. – По той же причине: нет смысла в убийстве, когда можно решить вопрос другим путем».

Но вслух он сказал:

– Тот светлый край, где много травы и воды, то место, куда отправляются мертвые, оно не для всякого. Сначала боги расспросят о твоей жизни и твоих деяниях, взвесят и оценят их, и если ты творил бесполезные убийства, был жесток и жаден, тот край не для тебя. Пойдешь на Темные Равнины, на съедение Стражу Йргыка.

Певец призадумался. Потом спросил:

– Что будет, если я скажу богам неправду?

– Бааха видит ложь яснее, чем мы – эти скалы и эту дорогу, – ответил Тревельян. – Солгавший ему даже до Йргыка не доберется. Его сожгут Уанн и Ауккат, а Гхарр развеет пепел над пустыней.

Тентачи ударил в барабан и пропел:

– Вот истина, истина, божественная истина! – После чего обычным голосом произнес: – О многих тайнах ты поведал мне, хозяин, и сейчас я узнал еще одну. Чем измерить мою благодарность?.. Ничем! Но я слагаю Долгую Песнь… я прославлю в ней тебя и спою о краях, куда мы отправимся после смерти. Это будет песня о великом ппаа Айле, о Светлых и Темных Равнинах и о том, как попасть в край света и избегнуть тьмы.

– Чтобы закончить эту песню, ты должен остаться в живых, – заметил Тревельян. – А потому прими совет, Тентачи: когда пройдешь через Спящую Воду, уезжай, и поскорее. Оставь воинов и вождей, не ищи у них милости, а отправляйся к своему Шесту и Очагу. Надеюсь, там тебя никто не тронет.

На лице Тентачи изобразилось недоумение.

– Почему? Почему я должен уехать, хозяин?

– Потому, что вожди будут драться за стада, за лучшие земли и за власть. В этих битвах легко сложить голову.

– Но власть принадлежит великому вождю!

– Уже нет, Тентачи, уже нет. Я сказал, что он у светлого Баахи, но я не говорил, что он вернется. Тот, кто ушел к Баахе, не возвращается назад.

Лицо Тентачи было спокойным.

– Хурр! Пусть Брат Двух Солнц останется там, куда попал, – произнес битсу-акк. – Я сожалею о нем не больше, чем о дырявой шкуре, сломанном шесте или куске гнилого мяса. Но ты, хозяин, ты!.. Разве ты не станешь новым Трубачом? Это ведь так просто, так легко! Спусти с неба огонь или сотвори другое чудо, и все будут грызть камни у твоих подошв!

– Просто и легко не значит правильно, – ответил Ивар, вытягивая руку в сторону открывшегося ущелья. – Тебе сюда, Тентачи. Езжай и помни мой совет. И еще помни: ты должен закончить Песню о Светлых и Темных Равнинах. Не только закончить, но и спеть ее во всех Очагах.

Битсу-акк повернул скакуна. Он не произнес ни слова, только склонил голову, и его барабан вдруг зарокотал глухо и печально.

Фигурка всадника удалялась, делалась все меньше и меньше на фоне скал и обрывистых склонов. С запада накатывался топот, а вместе с ним – облако пыли, скрип колес, звон оружия, гул тысяч голосов. Шас-га шли в страну обетованную.

– Прощай, певец, прощай, друг мой… – шепнул Тревельян и открыл врата. Утесы в дальнем конце ущелья внезапно исчезли, и в небе вспыхнула вторая пара солнц. Под их лучами серебрилось озеро, и от его берегов до той границы, что отделяла иллюзию от реальности, желтел и волновался под ветром ковер из сочных трав. Вдали виднелась темная полоска леса, и на равнине тут и там стояли рощи и отдельные деревья мфа и сеннши; их огибала излучина реки, и ее воды были так прозрачны, что не мешали разглядеть цветную гальку дна. Над этим чудным краем нависло сероватое, с оттенком охры небо, такое же, как всюду на Раване, но в нем, как обещание дождя, парили облака.

– Сам Бааха не узнает, где здесь правда, а где ложь, – молвил Тревельян, любуясь этой картиной. Ему показалось, что битсу-акк, ставший совсем крохотным, вскинул, торжествуя, руки и погнал яхха прямо к миражу. Далекий грохот барабана долетел до Ивара, но теперь он звучал не глухо и печально, а с ликованием.

Первые шеренги всадников свернули в ущелье, и шум сделался сильнее. Очаг за Очагом, отряд за отрядом они ехали мимо Ивара, едва замечая его, приподнимаясь на спинах скакунов, вытягивая шеи; ехали с воплями восторга, зачарованные открывшимся впереди миражом. Белые Плащи, Люди Песка, Люди Ручья, Люди Молота, Мечущие Камни, Зубы Наружу, Пришедшие С Края, Сыновья Ррита… Странно, но они уже не казались Тревельяну уродливыми; он словно не видел длинных рук, огромных ртов, кожи цвета серого гранита, свирепых узких лиц, пигментных пятен, вытянутых челюстей и пальцев, похожих на когти хищной птицы. Все-таки это были люди, пусть не похожие на терукси и землян, на фаата и кни'лина, но уж никак не страшнее хапторов. Может быть, они даже перестанут есть других людей, как повелел Бааха, и через тысячу-другую лет назовут своих щенков детьми, а самок – женщинами… «Может быть, – думал Тревельян, – это случится через несколько веков, и он увидит перемены, пусть не сам, а глазами своего потомка, если его разум будет сохранен в памятном кристалле…» Но, говоря по правде, на такую честь он не рассчитывал.

Войско заполнило ущелье от края до края, за ним гнали стада хффа и рогатых свиней и шли тысячи невольников. Пыль сделалась гуще, крики – громче, рев животных – оглушительней. Ивар погнал скакуна дальше от дороги и поднялся на песчаный холм. Ущелье, словно огромная пасть, уже поглотило всадников, и, вероятно, многие из них прошли через портал. Что происходит там, у озера, по другую сторону гор?.. Исход шас-га снимали с нескольких точек, группа Маевского – с флаеров, спутник, висевший над Хирой, – с поднебесья. Ивар мог связаться с сателлитом, вызвать картину на малый экран, но распылять внимание не хотелось.

Он следил за приближавшимся обозом. Цепочка телег начала изгибаться, поворачивая вслед за стадами; вопили погонщики, ревели тягловые яххи, иногда возы задевали друг друга, что-то падало с них, хрустело и ломалось под колесами. Но, против ожидания, мелкие неурядицы не превратились в хаос – возможно, из-за того, что ущелье было довольно широким, а земля – утоптанной людьми и скакунами. Тревельян уже не видел стад и пленных кьоллов, только повозки, что грохотали меж отвесных стен и пропадали в голографической завесе, раскинувшейся позади портала. И хоть она была соткана из иллюзий, все до единого фантомы принадлежали этому миру: большое озеро в степи, пышные травы, река и деревья с островов Исаевых, небо с облаками, плывшими сейчас над Южным океаном.