Книга Остров без сокровищ - Виктор Точинов

Когда Хокинс начинает мешать правду с вымыслом, достоверность падает, но романные приемы и штампы прорываются крайне редко, ими можно пренебречь.

А вот когда речь зашла о захвате «Испаньолы»… Тут реалистичное изложение вдруг сменилось самой беспардонной литературщиной.

Рассмотрим несколько примеров.

Бен Ганн хранит свой челнок в шатре из козьих шкур. В шатре! Ему заняться нечем, кроме как шатры возводить? Нет, Бен человек занятой: еду надо добывать и золото перетаскивать. Даже если б не отыскал расселину в скале, способную укрыть лодку от дождя, – прикрыл бы челнок покрывалом из тех же шкур, да камней тяжелых по краям, чтобы ветром не унесло. А шатер, извините, – штамп из романа.

Вот еще: «Якорный канат был натянут, как тетива, – с такой силой корабль стремился сорваться с якоря. Под его днищем отлив бурлил и шумел, как горный поток. Один удар моего ножа – и „Испаньола“ помчится туда, куда ее понесет течение».

Откуда ни возьмись прорвались в рукопись абсолютно романные сравнения. Как горный поток… Как тетива… Много ли Хокинс луков в жизни видел? Боевое их применение давно завершилось, спортивное не началось… Тетива – из романа, не из личного опыта… Но круче всего якорный канат, который Хокинс якобы планирует рассечь одним ударом ножа. Прямо как путы на пленнике… В те времена якорные канаты для парусников подбирали по приблизительной формуле: на один фут осадки судна с полной загрузкой – один дюйм окружности каната. На «Испаньоле» канат имел толщину девять-десять сантиметров, не меньше. Чтобы такой одним взмахом рассечь, бензопила нужна…

Кинжал, которым Хендс якобы собирался зарезать Джима, – тоже прямиком из романа. Откуда у Хендса кинжал – один-единственный на всем протяжении повествования, уникальный и неповторимый? Израэль Хендс не кавказский горец. И не шевалье, фехтующий рапирой и парирующий удары кинжалом, зажатым в левой руке. Матросы «Испаньолы» имеют складные карманные ножи (clasp-knife в оригинале) – чтобы отрезать кусок жевательного табака или использовать для другой мирной надобности; оружием clasp-knife служит от беды, если под рукой ничего более смертоносного не оказалось. А для боя – тесаки-катлассы. Кинжал для матроса абсолютно не функционален – для абордажа мал, в кармане таскать – велик.

А вот романные герои никогда и никого не зарежут кухонным ножом, подвернувшимся под руку. И бритвой не полоснут. Они в основном кинжалами норовят тыкнуть, если шпаги или меча поблизости не случилось.

Достаточно? Все убедились, что антураж нескольких глав мемуара Хокинса напрямую заимствован из современной ему беллетристики?

Хм… раз кто-то сомневается, продолжим.

Обратный пример: Джим поднимается на борт «Испаньолы» и видит, в каком она состоянии. «Пол был покрыт слоем грязи, которую разбойники нанесли на подошвах из того болотистого места, где они пьянствовали».

Хокинс, без сомнения, и в самом деле поднимался на борт отбитой у врагов шхуны – и литературщина в этом описании мгновенно сменяется сугубым реализмом. У романных героев грязь, как известно, к подметкам не прилипает, лошади не потеют, и сами они в кусты по малой или большой нужде не отлучаются… Вполне реалистично и описание дальних берегов Острова Сокровищ – ни один современный Джиму романист не додумался бы сравнить морских львов со слизняками, уж подобрал бы более красивый эпитет. Нет сомнения, что дальний берег Хокинс видел своими глазами с борта «Испаньолы».

Но личных наблюдений хватило Джиму ненадолго, и далее нас вновь радуют картонные декорации приключенческого романа. В бухте, куда он привел «Испаньолу», Джим обнаружил разбитый полузатонувший корабль:

«Это было большое трехмачтовое судно. Оно так долго простояло здесь, что водоросли облепили его со всех сторон. На палубе рос кустарник, густо усеянный яркими цветами».

Красивое зрелище… Но нереальное. Не превратится остов корабля в цветник, не успеет – шторма, приливы-отливы, гниение древесины… Остовы судов на дне хорошо сохраняются, без доступа воздуха. Тут ведь не год нужен, и не два, – пока еще ветер земли нанесет, чтобы не травка, а целые кусты могли корни пустить. Пока еще те кусты разрастутся и зацветут… Погибший парусник – прямиком из романа. Ладно хоть полуразрушенный замок на возвышался на утесе где-то поблизости.

Незадолго до смерти Хендса Джим якобы обращается к нему с возвышенными словами:

«Но на вашем месте… чувствуя себя так плохо, я постарался бы покаяться перед смертью.

– Покаяться? – спросил он. – В чем?

– Как – в чем? – воскликнул я. – Вы не знаете, в чем вам каяться? Вы изменили своему долгу. Вы всю жизнь прожили в грехе, во лжи и в крови. Вон у ног ваших лежит человек, только что убитый вами. И вы спрашиваете меня, в чем вам каяться! Вот в чем, мистер Хендс!»

Отчего-то до сих пор Джим Хокинс обходился без душеспасительных книжных речей. И впоследствии тоже не возвращался к этой теме. А ведь случаи удобные были… Ну отчего бы не призвать покаяться Билли Бонса, лежащего в кровати в полуживом состоянии? Покайся, мол, грешник, обратись мыслями к Всевышнему, – и заплати все долги заведению… Не призвал. А на борту захваченной шхуны вдруг ощутил потребность проповедовать.

Но грешный Израэль не раскаялся и отправился на дно, получив две пули в упор:

«Когда вода успокоилась, я увидел его. Он лежал на чистом, светлом песке в тени судна. Две рыбки проплыли над его телом. Иногда благодаря колебанию воды казалось, что он шевелится и пытается встать. Впрочем, он был вдвойне мертвецом: и прострелен пулей, и захлебнулся в воде».

Чуть позже к Хендсу присоединился его мертвый товарищ:

«Когда муть, поднятая падением трупа, улеглась, я отчетливо увидел их обоих: О′Брайена и Израэля. Они лежали рядом. Вода, двигаясь, покачивала их. О′Брайен, несмотря на свою молодость, был совершенно плешив. Он лежал, положив плешивую голову на колени своего убийцы. Быстрые рыбки проносились над ними обоими».

Рыбки, в прозрачной воде проплывающие над телом, – красивый образ, но Джим явно повторяется… И вообще вся сцена отдает дешевым романтизмом. Голова на коленях убийцы…

Про голову мертвого Джойса ничего нам Хокинс не сообщил. И как мухи летали над мертвым Редрутом, тоже не поведал. Вокруг блокгауза лежит груда трупов, но их позы Джиму до лампочки, лежат и лежат, какая разница, чья голова на чьих коленях. А тут вдруг проникся и живописал.

Между прочим, Хендс упал в воду живым. Смертельно раненный, он тем не менее еще дышал – легкие наполнились водой и покойный канонир лег на дно в полном соответствии с законом Архимеда. О′Брайен – остывший труп, и остался бы плавать на поверхности с легкими, полными воздуха. Давно известный факт – мертвые, если не привязывать к ним груз, остаются на поверхности – любой желающий может поставить несложный эксперимент на ближайшем водоеме. Джим груз не привязывал, да и зачем, если цель в том, чтобы избавиться от трупа, а ляжет он на дно или уплывет по волнам, – дело десятое.

Романную сцену с головой на коленях Хокинс не видел. Не мог увидеть, законы физики не позволяют.