Книга Паутина - Сара Даймонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я запомнила ее речь почти слово в слово, — продолжала Патриция, — и до сих пор помню отчетливо. «Я хотела поверить в нашу с ним близость не меньше, чем он, — говорила Ребекка. — Ведь именно об этом я мечтала, сколько себя помню. Но все было совсем не так, как мне хотелось, даже когда он был рядом. Он вообще меня не знал, просто видел во мне единственное существо, которое его любит. Постоянно слал мне подарки, но он с таким же успехом мог купить их для кого угодно. Он создал для себя образ девочки-подростка, которой нужна косметика, духи, крем для ухода за кожей. Мне все это было совершенно не нужно, в свое время я нагляделась, как мазалась моя мать… А он не понимал. Или ему вообще было наплевать. Впрочем, все это уже не имеет значения. Мне больше не надо притворяться, что на свете кто-то помнит и думает обо мне».
Вот теперь-то все прояснилось, тысячи мелких деталей внезапно объединились и придали картине смысл. Поразительное открытие принесло с собой и нечто иное — ощущение родственности душ. Я вспомнила себя в тот злополучный первый семестр, когда оборвалась последняя слабая связь с домом, где я никогда не чувствовала себя своей. Утрата, постигшая Ребекку, точно так же оставила ее без поддержки и помощи.
— Она высказалась, — продолжала Патриция, — и будто изгнала из себя бесов прошлого. И довольно быстро вновь стала такой, какой была раньше, по крайней мере внешне. А вскоре случилось еще кое-что. Эта история тянулась несколько месяцев, но никто из нас ничего не знал, зато юристы, финансисты и еще бог знает кто вовсю работали за закрытыми дверями. Я сама впервые услышала об этом, когда меня вновь вызвали в кабинет начальника. Он первым делом попросил меня хранить секрет, что было мне абсолютно понятно, ведь в случае чего газеты моментально подхватят и раздуют эту историю. Отец Ребекки оставил весьма своеобразное завещание. Он объявил ее своей единственной наследницей.
— Как это? Она ведь получила срок за убийство — разве она могла быть наследницей?
— И я о том же подумала. Но не забывайте, что ее дело было особым, исключительным. Когда она убила девочку, то по возрасту не могла быть привлечена к уголовной ответственности, к тому же в законодательстве существует столько лазеек. А в распоряжении богатого бизнесмена, такого, как ее папаша, тьма-тьмущая юристов, им ничего не стоит камня на камне не оставить от закона. Однако же и препон, видно, оказалось немало, потому завещание и объявили не сразу. Но в конце концов наследство она получила, не сомневайтесь. В представлении большинства людей это гигантская сумма, больше миллиона фунтов, — тем более почти двадцать лет назад. На свободе Ребекку ждала роскошная жизнь. Трудно было понять, как она восприняла эту новость. Как я уже говорила, она снова стала такой же скрытной, какой была поначалу. Но вряд ли она скакала от радости, услышав о наследстве. По-моему, деньги не имели для нее большого значения. В одном я была абсолютно уверена: выйдя на волю, она не станет ими сорить. После первого же разговора с ней вы бы поняли, что она будет вести тихую, спокойную жизнь… она не из тех, кто жаждет привлекать к себе внимание, да и глупой она ни в коей мере не была. Она отлично понимала, как сильно ненавидят ее окружающие. Если бы после освобождения ее опознали, для нее это стало бы настоящей бедой. Конечно, она очень сильно изменилась с того времени, когда были сделаны те знаменитые снимки, что появились в газетах, но…
Патриция вдруг умолкла, и в ее молчании мне почудилась неловкость, словно до нее вдруг дошло, что она проговорилась о чем-то крайне важном.
— Ну, вот и все, — произнесла она нарочито деловым тоном, — что я о ней знаю. Надеюсь, это поможет вам.
Я поблагодарила ее, и мы распрощались. А потом я пошла на кухню и закурила, делая частые глубокие затяжки, словно с помощью самогипноза возвращала себя в реальность.
Поразительно, как неразборчивая картина стала вдруг совершенно ясной и понятной после телефонного разговора с Патрицией Маккензи. Я бы даже сказала — слишком понятной. Я сидела на кухне, залитой солнечным светом, стараясь вникнуть в суть отношений Ребекки с приемным отцом, казавшихся мне в полном смысле слова трагедийными. Два человека, испуганных и невообразимо одиноких, стараются показать окружающим, как они счастливы, сознавая, что эта иллюзия никогда не превратится в реальность. Два человека, у которых не было ровным счетом ничего общего, кроме полного одиночества…
Однако что-то еще брезжило в глубине сознания, какое-то неясное смятение, которое с минуты на минуту становилось сильнее. Мне казалось, что я упустила из виду что-то очень важное, а потом спохватилась — но не могла решить, что именно это могло быть. Я пыталась сосредоточиться, но ответ ускользал, как решение трудной задачи. В итоге я больше ни о чем не могла думать — сейчас самым главным было сформулировать, что же я упустила.
И ответ пришел. Увядшая женщина средних лет, которая четыре месяца назад приветствовала нас на пороге своего дома серым промозглым мартовским днем…
— Вас действительно заинтересовал этот дом? — спросила она, и в ее голосе звучала не надежда агента по продаже недвижимости, а с трудом скрываемое отчаяние. — Места здесь замечательные…
Невообразимо, фантастически низкая цена за такой дом — сущий подарок для молодой семьи. Такое предложение возможно, только если ты стремишься продать дом как можно быстрее. Только если необходимо как можно быстрее получить деньги, чтобы перебраться в другое место…
Но у Ребекки не было нужды в деньгах. Она могла переехать куда угодно, поручив агенту без спешки продать дом за более внушительную сумму. Ведь в двадцать два года Ребекка Фишер освободилась из заключения, имея в банке более миллиона фунтов.
Может, к тому времени она уже все потратила? Нет, исключено. Не стала бы Ребекка Фишер, какой она жила в моих представлениях, швыряться деньгами, выйдя через двенадцать лет из тюрьмы на свободу. Такое иногда случается со счастливчиками, выигравшими в лотерею, время от времени газеты пишут о том, как спускаются подобные суммы даже и за более короткое время…
Но я была больше чем уверена, что с Ребеккой такое случиться не могло. Практичная, очень осторожная, обладающая к тому же обостренным чувством самосохранения, она наверняка понимала, что ей надо вести себя тихо и неприметно. Я силилась представить себе ее тратящей тысячи фунтов в элитных бутиках на глазах у удивленных продавцов и покупателей. Их взгляды неизбежно останавливались бы на ее лице, затем внимание привлек бы ее возраст, ее северный акцент… «Она отлично понимала, как сильно ненавидят ее окружающие, — вспомнила я слова Патриции Маккензи. — Если бы после освобождения ее опознали, для нее это стало бы настоящей бедой…»
У меня в голове снова все перемешалось, и то, что казалось незыблемо верным, вдруг стало сомнительным. Действительно ли Ребекка Фишер и Джералдина Хьюз — одно и то же лицо? В памяти всплыли другие слова Патриции Маккензи: «Конечно, она очень сильно изменилась с того времени, когда были сделаны те знаменитые снимки, что появились в газетах, но…» И Патриция оборвала себя, будто поняв, что сказала то, чего говорить не следовало.