Книга Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб

— Энди, ты не хочешь мне помочь. Ты должен знать, сколько у вас самолетов.

Я чувствовал бесконечную усталость. Поспать мне, по сути дела, так и не удалось, я проголодался и хотел пить. Я просто умирал от жажды.

При свете дня все с тем же пугающим грохотом охранники открыли дверь и принесли мне кувшин воды. Это оказалась жуткая вонючая жидкость, судя по всему, набранная в сточной канаве, но меня это особенно не волновало. Это была влага. И даже если потом от нее мне станет плохо, по крайней мере она поможет пополнить запас жидкости — разумеется, если только от нее меня сразу же не вырвет.

Охранники хотели забрать кувшин с собой, поэтому мне пришлось выпить все за один присест. Впервые с момента первого допроса мне развязали глаза и сняли наручники. Я сидел на полу, сжимая кувшин обеими руками, а охранники стояли надо мной.

Я начал пить. Как только холодная вода коснулась обломков зубов, мой рот взорвался болью. Но тут, выглянув из-под ног охранников в коридор, я увидел Стэна. В Стэне добрых шесть футов четыре дюйма, и его тащили солдаты, едва доходившие ему до подмышек. Вся его голова, в том числе и борода, были рыжевато-бурыми. Раскроенный череп зиял большой блестящей раной. Брюки Стэна были покрыты коркой спекшейся крови, засохшей грязи и дерьма. Глаза его были закрыты, и он громко стонал. На него было страшно смотреть. Сгорбленный и разбитый, Стэн уже миновал ту стадию, когда нужно притворяться раненым и растерявшимся. По сравнению с ним я почувствовал себя так, словно только что выписался из санатория. Я видел Стэна впервые с тех пор, как мы безуспешно пытались связаться с американскими самолетами с помощью ТМ.

Я вспомнил, как мы с Динджером ночью слышали голоса охранников, кричавших кому-то: «Встать, плохой парень! Встать!» Значит, они действительно звали Стэна по имени.

Обернувшись, охранники увидели, что я смотрю в коридор. Выбив у меня из рук кувшин, они словно сумасшедшие заработали ногами.

— Не смотреть! — кричали они. — Не смотреть!

Меня били впервые с момента первого допроса, и я бы предпочел обойтись без этого. Я понятия не имел, то ли охранники оставили дверь открытой по неосторожности, то ли это было сделано сознательно.

Я сжался в комок на сыром бетоне. Зубы мои зверски болели, но я старался видеть во всем только светлые стороны: охранники забыли надеть на меня наручники. Благословение!

Меня начало тошнить, но я пытался изо всех сил сдержать все в себе. Я не хотел обезвоживания организма. Наконец я уже не мог больше держаться, и меня вырвало. Я снова потерял всю ту драгоценную жидкость, которую только что получил.

Я слышал, как Динджера увели; я не слышал, как Стэна вернули в камеру. Через какое-то время пришли за мной. Произошла обычная рутина. Мне завязали глаза и надели наручники, а затем, не сказав ни слова, вытащили в коридор.

Меня усадили на стул. Последовало долгое-предолгое молчание. Я слышал шелест ног и скрип ручек по бумаге. Чувствовал те же самые запахи.

Так я просидел, наверное, с час.

— Энди, — наконец услышал я, — сегодня нам будет нужна от тебя правда.

Это был тот же самый Голос, но только в новом амплуа. Теперь он был решительный, нетерпеливый, настроенный серьезно.

— Мы знаем, что все это время ты нам лгал. Мы пытались тебе помочь. Ты нам совсем не помогаешь. Поэтому мы добудем из тебя правду другими путями. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, но я не знаю, чего вы от меня хотите. Я рассказал вам все, что знал. Я пытаюсь вам помочь.

— Хорошо. Что ты делаешь в Ираке?

Я начал повторять все то же самое. Не успел я закончить, как следователь вскочил с места и подошел ко мне.

— Это все, что мне известно, — сказал я, пытаясь на слух определить, где он находится и куда мне повернуться.

— Ты лжешь! — выкрикнул он прямо мне в лицо. — Нам все известно! Нам известно, что ты лжешь!

Следователь поднял мне лицо и принялся хлестать по щекам. Солдаты поддерживали меня с двух сторон за плечи.

Наконец затрещины прекратились, и Голос снова закричал, так близко, что я ощутил щекой его дыхание.

— Откуда нам известно, что ты лжешь? Потому что ваш радист у нас в госпитале, вот почему. Мы захватили его в плен, и он нам все рассказал.

Такая возможность существовала. Быть может, Быстроногий остался в живых, и в том состоянии, в котором он находился, он действительно мог рассказать все. Все что угодно. Однако Голос не сообщил мне, что именно сказал Быстроногий. А что, если это блеф?

— Ты лжешь, Энди, ведь так? Признайся!

— Нет, я не лгу. Я больше ничем не могу вам помочь. Я очень хочу помочь, но я просто ничего не знаю.

Я наполнил свой голос мольбой. Совершенно сбитый с толку, я пытался понять, зачем мне рассказали про Быстроногого.

Еще несколько затрещин, и я повалился на пол. Меня подняли на ноги и освободили от наручников. Не успел я начать гадать, зачем, меня начали раздевать. Внезапно я отчетливо представил себе, как мне отрезают член.

С меня сорвали рубашку и спустили до колен брюки. «Ну вот, — подумал я, — сейчас меня будут трахать».

Но меня усадили на стул и заставили опустить голову. Сделав глубокий вдох, я стал ждать.

Наверное, это был брусок четыре на два фута или метровый обрезок рукоятки весла. Бах! Удары оказались совершенно неожиданными — бах! бах! — и я завопил словно безумный. Ребята усердно колотили меня по спине и затылку. Наверное, я потерял сознание еще до того, как свалился на пол.

Я пришел в себя, стеная и бормоча; меня подняли и снова усадили на стул.

— Энди, ты расскажешь нам все. Мы хотим услышать это от тебя. Мы знаем, что произошло. У нас в руках ваш радист. Он рассказал нам, что он ваш радист.

Это мог сказать только Быстроногий. Радистом был он. Он жив и находится в госпитале?

Я продолжал отрицать, отрицать, отрицать.

Мне отвешивали затрещины, меня пинали ногами и исступленно колотили веслом по спине. Затем иракцы прерывались минут на пять, чтобы отдохнуть, набраться сил.

— Энди, ну зачем ты сам себя мучаешь? Просто расскажи нам то, что мы от тебя хотим.

И все начиналось сначала.

Я получил удар чем-то похожим на стальной шар, закрепленный на конце палки — вроде средневековой булавы. Она принялась с жуткой точностью колотить меня по затылку и почкам. Я снова рухнул на пол, вопя благим матом. Это уже было выше моих сил. Я решил, что пришел мой последний час.

Как только я оказался на полу, иракцы принялись пинать меня ногами. Я кричал и кричал.

А Голос продолжал неумолимо:

— Ты лжешь! Ты расскажешь нам все!

Так продолжалось очень долго, сколько точно, я сказать не могу. Меня колотили ногами, усаживали на стул, отвешивали затрещины, били металлическим шаром и деревянным веслом. Я слышал, как солдаты тяжело дышат, уставшие и обессиленные.