Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

Он бросил пронзительный взгляд на присяжных, как бы предупреждая поостеречься того, чьи карманы набиты нечистым золотом. Зрители начали взмахивать кулаками, выкрикивая угрозы людям в тогах. Аквила вздрогнул, когда кто-то бросил пучок салата и угодил одному из присяжных прямо в голову. Тот в гневе поднялся с места.

— Раз вы не можете держать себя в руках, — обратился он к публике, — на сегодня закончим. Слушание возобновится завтра!

Зал начал бесноваться.

— Разве так можно? — воскликнул мой брат.

— Любой из присяжных вправе прекратить заседание, — пояснил учитель Веррий. — Подозреваю, вердикт будет вынесен завтра утром.

— И мы придем? — осведомилась Юлия.

Веррий взглянул на Октавию. Между ее бровями возникли две тонкие складки.

— Только с преторианскими стражниками, — произнесла она, разглядывая бушующую толпу. — Если Туллию объявят рабыней, здесь будет очень даже небезопасно.

На обратном пути к Палатину я поинтересовалась у учителя Веррия, не удалось ли ему случайно вычислить Красного Орла. Юлия тут же перестала жаловаться на голод и навострила уши. Даже Александр и Луций превратились в слух.

— Это кто-то богатый, не понаслышке знакомый с рабством и достаточно образованный, чтобы красноречиво об этом писать.

— И готовый пойти на крестную смерть, если попадется, — прибавила Октавия.

— Когда попадется, — сурово поправил Агриппа. — Это всего лишь вопрос времени. Какой-нибудь жрец увидит, как он прибивает воззвание к воротам, и подумает о награде в пять тысяч денариев. Или его заметит пробежавшая мимо рабыня, или молодая матрона, которую дома ждут семь голодных ртов. В Риме найдется немало людей, жизнь которых могут переменить пять тысяч денариев.

— Чем же он заслужил распятие? — осведомилась я.

— Подстрекательством к бунту и покушением на убийство, — сухо сказал Агриппа. — Возмущением покоя мирных граждан.

— Я думал, тот юноша с кухни не был связан с Красным Орлом, — заметил мой брат.

— Некоторые любой ценой уносят свои секреты в могилу, — ответил ему полководец. — Они могли быть лично знакомы.

Мне отчего-то не верилось. Кем нужно быть, чтобы не раскрыть рта перед лицом ужаснейших пыток и лютой смерти?

До самого вечера все только и говорили, что о Красном Орле. За ужином в триклинии Юлия прошептала:

— Хоть бы он перерезал Аквиле горло и суд отменили.

— Разве прежде Красный Орел убивал? — спросил Александр.

— Разумеется. Дюжины раз.

— С чего ты взяла?

— Как можно повесить столько воззваний и не попасться никому на глаза? Я уверена, Красный Орел убирает свидетелей.

— Ну, если искусно переодеться… — предположила я. — Или выйти из дома, когда все уже спят…

Юлия вздернула подбородок.

— Ты видела наши улицы по ночам? Юлий Цезарь запретил въезд в город в дневное время; с заходом солнца Рим начинает кишеть купцами, не говоря уже о головорезах и шлюхах.

— И что этим людям делать у храмов? — не согласилась я. — Им интересен Форум, главное место торговли.

— Храм Венеры Родительницы расположен прямо на Форуме, — возразил сын Витрувия. — И там висело воззвание.

— А может, он переодет купцом, — рассудил мой брат.

Мы продолжали спорить об этом, пока Октавия не отослала всех по своим комнатам. Проследовав за нами, Луций прилег на кушетку, некогда предназначенную для Птолемея, которую вечерами обычно занимал Марцелл.

— Думаю, завтра нам лучше пойти на суд, — произнес наш гость. — Похоже, в Риме никто не верит, что Туллия в самом деле была рабыней.

— Если присяжные решат иначе, в городе начнутся беспорядки, — предсказала я.

— Юлии это понравится, — заметил Луций.

— Ей подавай что угодно, лишь бы не было скучно, — поддакнул Александр. — Представляю, как одиноко жить в доме, где, кроме Ливии и Тиберия, даже не с кем поговорить.

— А теперь там и вовсе одни рабы, — подхватил его приятель. — Как по-вашему, скоро конец походу?

— Думаю, ждать еще месяцы, — ответил мой брат. — Или годы.

— Марцелл мог бы вернуться раньше Августа, — с надеждой проговорила я. — Разве он закаленный солдат? Императору нет никакого смысла так долго держать его при себе.

Мои слова да Исиде в уши. Спустя два дня и эта молитва была услышана. Солнечные лучи еще не успели пробиться сквозь щели в ставнях, когда из атрия донеслись шум, смех и крики радости.

Брат сел на кушетке и посмотрел на меня.

— Вернулись!

Отшвырнув одеяла, я поспешила одеться и выскочила за дверь, даже не позаботившись о том, чтобы привести в порядок волосы и тунику. И в тот же миг пожалела об этом. За дверью был Марцелл. За одиннадцать месяцев он возмужал, сделался выше ростом, стал широк в плечах, приобрел волевой подбородок. Несмотря на багряный солдатский плащ и подкованные гвоздями ботинки, вид у него был здоровый и отдохнувший. Антония с Тонией, смеясь, дергали его за охотничий рог, висевший на груди, указывали пальцами на обоюдоострый клинок на поясе. Октавия вся светилась от гордости. Поглядев на лицо Витрувия, можно было подумать, будто с войны вернулся его родной сын.

При виде меня Марцелл широко улыбнулся и двинулся через атрий с распростертыми руками.

— Селена!

Прижавшись к его груди, я вдохнула запах дождя и кожаной кирасы.

— Вы только взгляните, — присвистнул Марцелл, отстраняясь. — Настоящая женщина!

Я покраснела, точно рак. К счастью, в атрии было сумрачно.

— Одиннадцать месяцев — долгий срок. Ты тоже переменился.

— Правда?

— Конечно! — вмешалась Антония. — Разве не видишь? У тебя волосы отросли.

— И ноги стали крупнее! — воскликнула Тония.

— Вы еще не видели Тиберия! — рассмеялся Марцелл.

Я наморщила лоб.

— Разве он приехал с тобой?

— Да, и Юба. Август и Ливия решили остаться до тех пор, пока не прекратятся восстания в Галлии и война в Кантабрии.

— Это может продлиться несколько лет, — разволновалась Октавия.

— Или пару месяцев. В Галлии большинство мятежей подавлено. Дело теперь за Иберией… — Тут племянник Цезаря впервые заметил моего брата. — Александр! — Они крепко обнялись. — Почему ты такой высокий, хотя на два года младше меня? Наверное, виновато римское солнце…

В это мгновение за его спиной раздался восторженный визг, и Марцелл развернулся. Юлия выступила на свет. На ней была полупрозрачная туника из синего шелка, в ушах и на шее переливалась бирюза. Округлая талия и пышная грудь довершали общее впечатление. Рядом с ней я смотрелась будто непричесанная тощая крестьянка. Мы с братом услышали, как Марцелл ахнул.