Книга Один коп, одна рука, один сын - Аманда Линд

— Мы тоже поедем, — сказала Кристина, которая считала, что все это крайне неприлично.

Протесты детей не помогли, гости начали собираться по домам.

— Я хочу остаться и поговорить с тобой, — сказала Фрэнси, подойдя к отцу.

— Сейчас? — удивился Юсеф. — А нельзя… просто мама как-то…

— Да, сейчас.

Сейчас или никогда, она это чувствовала. Сейчас она решится, а завтра уже нет.

— Да-да, конечно, давай, — согласился Юсеф, — только отнесу мать в постель.

Фрэнси кивнула и подошла к Перу.

— Отвези детей домой на такси, — сказала она, — я еще ненадолго останусь.

— Да? — удивился Пер. — Как скажешь, а куда… домой?

— Ко мне.

— А можно я тогда переночую?

— Да, ложись в комнате для гостей. Пенс дома, он позаботится о детях.

— Я сам с ними справлюсь.

— Ты тоже выпил лишнего. Пусть он ими займется — во всяком случае, Бэлль.

— Да, во всяком случае, Бэлль… Ведь она важнее, чем Адриан, да?

— Нет, просто младше.

— Ты ее больше любишь. Тут ничего не поделаешь, и он об этом знает.

Фрэнси захотелось дать ему пощечину. Нет, удар в челюсть. Нет, поцеловать в губы.

— Пер, не начинай, — прошипела она и крепко сжала его ладонь.

— Ай! — вскрикнул он.

— Прости.

Она выпустила его руку.

— Я буду позже, — закончила разговор она. — Езжайте!

Фрэнси отправилась в ванную, где опустилась на колени, прижав ладони к коричневой мозаике пола.

Она стояла на четвереньках, опустив голову, как измученное, раненое животное. Прошло несколько минут, потом она подняла голову и приготовилась к прыжку.

Адриан сидел в такси на заднем сиденье, прижимая к себе Бэлль, уверенный в том, что сейчас он полностью за нее отвечает: папа так же пьян, как и бабушка. Поэтому Адриан предпочел перестраховаться.

«Наверное, они напиваются и все такое, потому что им уже нельзя играть, — размышлял он, держа ручку Бэлль и глядя в окно, — у них такая скучная жизнь, хотя должно бы быть наоборот, ведь им можно делать все что хочется. Ну, почти все. Они могут сами решать, что есть, где жить и тому подобное».

Когда он вырастет, то станет каждый день есть картошку фри и мороженое, будет путешествовать и ежедневно знакомиться с новыми людьми. Мечты о жизни в лесу вместе с Теей он временно оставил, хотя иногла еще думал о ней. Теперь у него появился новый приятель, мальчик из соседней квартиры в доме, где жил папа.

Адриан теперь почти все время проводил у отца. Там у него была своя комната, пока почти пустая, но ему и так было хорошо. Конечно, было что-то странное в том, что у тебя внезапно стало два дома… или скорее полтора, потому что мама с папой, похоже, так и не решили, будут они разводиться или нет.

Бэлль жила с мамой, но иногда по выходным ее привозили к Перу. Адриан по ней очень скучал. Он никого так не любил, как сестренку.

«Все как-нибудь устроится, — думал он, гладя ее по мягким волосам, — ты и я, Бэлль. Ты и я. Мама с папой могут разъехаться на десять тысяч километров, но мы с тобой всегда будем вместе».

Они сидели в эркере с видом на площадь и звездное небо. Каждый в своем кресле, оба молчали. Фрэнси все еще не решила, заводить ли ей этот разговор или обсудить будущее возвращение на работу.

Но голос Зака не оставлял ее, звучал в голове, в ушах.

— Что он тебе сделал? — спросила наконец Фрэнси.

— Кто? — удивился Юсеф.

— Отец Зака.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Отец Закариаса Кона, или, точнее, Людвига Закариаса Янссона. Так звали Зака до того, как Ренман сделал ему новые документы, чтобы защитить от тебя.

Опять молчание. Юсеф задумался, словно перелистывая записную книжку памяти. Фрэнси не могла понять, всерьез он это делал или играл.

— Улоф Янссон? — наконец произнес Юсеф. — Это был мелкий воришка, он несколько раз крал у меня оружие. Он был из банды оборванцев, которые занимались грабежом, а в перерывах напивались.

— Почему ты его убил? — спросила Фрэнси.

— Я его не убивал. Кто тебе это сказал?

Отец ответил слишком быстро и уверенно. Или ей показалось? Фрэнси засомневалась. Ведь он ее отец. Она должна верить ему, а не Заку, который, кстати, не предъявил никаких доказательств. Просто рассказал ей историю, и все.

Но она знала, что Зак не солгал. Зачем выдумывать такое? И он не стал ее убивать. Ему было важнее, чтобы она узнала эту историю. В этом заключалась его месть.

— Зак рассказал мне, — продолжила Фрэнси. — Зачем, по-твоему, он показал мне этот фильм, когда я была у него в плену?

— Я думал, что он мертв! — воскликнул Юсеф.

— Нет.

— Но…

— Я не видела его среди убитых на вилле.

— Мне ты этого не сказала.

— Не сказала.

На лбу у Юсефа выступил пот, руки нервно поглаживали ткань брюк.

— Что за фильм? — спросил он.

Фрэнси в деталях пересказала фильм. Голос не срывался, оставался бесстрастным, словно все это ее совсем не трогало. Но это только внешне, она не хотела, чтобы отец видел ее слабость. Сейчас она должна быть сильной. Нужно выполнить задуманное.

У Юсефа началась отрыжка.

— Он утверждает, что ты сделал то же самое с его родителями, — сказала Фрэнси. — Ему было десять лет, он спрятался и все видел. Говорит, что никогда не забудет твоего лица.

Юсеф энергично замотал головой. Нет, этого не было. Как она могла поверить в такое? Как она могла поверить чужому человеку, врагу, который оклеветал ее отца?

— Нет, — повторял он, — нет, Фрэнси, нет!

Выражение лица той женщины, когда Юсеф приказал ей лечь на останки мужа. Ее крики, когда насильники сменяли друг друга. Ее истерзанная плоть, когда все закончили. Нога в ботинке, засунутая в нее, снова ее насилующая. Чья нога? Его? Нет, нет… Этого не было. Он забыл, вытеснил. Это только страшный сон. Фильм, да, фильм…

— Это все неправда, — сказал отец. — Зак солгал. Он хочет причинить тебе вред, а я желаю добра. Ты же меня знаешь, я бы никогда не смог сделать что-то подобное. Чудовище — он, а не я. Он снял этот фильм. Конечно же он все придумал, сказал остальным, что им делать. Он психопат. Тебе повезло, что ты осталась жива.

Руки Юсефа крепко держали Фрэнси за плечи. Ему было плохо. Ей тоже. Он вспомнил. Господи, он вспомнил, и она чувствовала, как его трясло, чувствовала, что ложь просачивается наружу сквозь его поры. Чувствовала его липкий поту себя на коже… Нет, папа, нет, скажи, что все неправда, скажи так, чтобы я поверила, скажи, скажи!