Книга Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

В час дня слегка прифранченные писатели (навести на них настоящий лоск было так же сложно, как позолотить булыжник) были приглашены в актовый зал совхоза-техникума и плотно размещены в трех первых рядах. Отдельно посадили только насквозь пропахшего помоями Кырлю. Все выходы, как основные, так и запасные, тут же заняли люди в добротных костюмах, даже и не думавшие скрывать присутствие под пиджаками бронежилетов и подмышечных кобур.

Почти час протомились впустую, страдая от жары и развлекаясь пошлыми анекдотами. Президент появился ровно в два и под жидкие аплодисменты присутствующих прошел прямо в президиум, где Катька, покрасившая волосы в платиновый цвет, а веки – в серебряный, преподнесла ему огромный букет роз.

Это был средних лет мужчина добродушно-простецкого вида, с небольшой полуседой бородкой, что делало его слегка похожим на наркома Луначарского. Со всеми членами президиума он поздоровался за руку, а Катьке галантно облобызал запястье.

Заседание открыл Верещалкин. Речь его состояла из словесных реверансов в сторону президента, «осененного доверием и любовью народа», и бессовестной саморекламы, изображавшей полуживой ТОРФ чуть ли не близнецом международного ПЕН-клуба. Закончил Верещалкин тем, что от лица присутствующих здесь прогрессивных писателей пообещал скорое появление многочисленных литературных шедевров, отражающих справедливую борьбу лучших представителей народа за социальную справедливость, счастье и национальное единение.

Громче всех Верещалкину хлопал проштрафившийся Кырля.

Затем уже знакомая Косте дама из Министерства культуры, науки и культов зачитала официальный документ, из которого следовало, что Государственная литературная премия этого года присуждается сразу трем претендентам – Верещалкину за текст национального гимна, Бубенцову за эпопею «Синдбад возвращается в Багдад» и Жмуркину за рассказ «Инспектор и ночь». Дипломы и причитающиеся к ним деньги можно получить уже сейчас, а лауреатские значки будут вручены позднее (кстати сказать, этого значка Костя так никогда и не увидел).

Новоиспеченных лауреатов пригласили на сцену. Деньги должна была вручить Катька, а дипломы – президент.

В отличие от предыдущих ораторов он был предельно краток, пожелав писателям творческих успехов, а многострадальным соотечественникам, на службе у которых он находится, – процветания и покоя.

Костя при этом подумал, что на другом берегу реки другой президент, столь же благообразный на вид, пусть даже безбородый и похожий не на Луначарского, а, скажем, на маршала Пилсудского, общаясь с массами, тоже, наверное, ратует за процветание и покой, но между собой эти два человека никогда не договорятся, вследствие чего вскоре прольется много невинной крови и вниз по течению их любимой реки поплывут разлагающиеся трупы, отчего ее воды сделаются непригодными не только для питья, но и для хозяйственных нужд.

Каждому лауреату президент постарался сказать что-либо приятное. Верещалкина он похлопал по плечу и многозначительно произнес: «А мы в тебе и не сомневались». С Бубенцовым изволил пошутить: «Гордись! Нобелевских лауреатов сотни, а таких, как ты, только трое». Возле Жмуркина он почему-то задержался особенно долго – наверное, заинтересовался расцветкой его уникального галстука.

Встретившись с Костей взглядом, президент спросил:

– Личные просьбы есть?

– Есть! – неожиданно для себя самого выпалил Костя. – Сразу три! Осесть здесь, жениться на местной уроженке и употребить свой талант на пользу народа!

– Похвально, – президент пожал его руку. – Заявление по этому поводу передадите в мой секретариат через Верещалкина… Верещалкин, ты слышишь?

– Слышу! – отозвался тот, пытаясь отнять у Катьки свой конверт с деньгами. – Будет исполнено!

– Тогда официальную часть заседания можно считать завершенной. – Президент повесил пиджак на спинку кресла и расслабил узел галстука. – Приступим к неофициальной.

Двери распахнулись настежь, пропуская в зал девушек, несущих подносы с коньяком, заранее разлитым в бокалы, и закусками.

Все они, как на подбор, были обворожительны, но Аурике и в подметки не годились.

Когда в один из моментов банкета Костя оказался наедине с Верещалкиным, то не преминул осведомиться:

– Признавайся, за какие такие заслуги мне дали премию?

– Просто так. Незаслуженно, – сообщил Верещалкин.

– А Бубенцову заслуженно?

– Ему заслуженно. Я всегда считал и считаю «Синдбада» одним из крупнейших произведений современной фантастики.

– В смысле объема? – уточнил Костя.

– В смысле содержания… Между прочим, и Катька так считает, – добавил он многозначительно, словно бы та была любимой ученицей Белинского и Добролюбова.

– Бог вам судья… Хочешь сказать, что ты тоже получил премию заслуженно?

– Конечно! Я автор текста национального гимна. Это тебе не шуточки…

– Спой.

– Еще время не пришло. Музыка не готова. Да и текст не мешает откорректировать. Собираюсь по этому вопросу съездить в Москву к Сергею Михалкову.

– Слышал, о чем вы базарите! – Уже изрядно подвыпивший Бубенцов обнял коллег-лауреатов за плечи. – Костя, здесь нет никакой загадки. Делить премию пополам как-то неудобно. Скажут, что Верещалкин злоупотребляет служебным положением. А на троих – в самый раз! Комар носа не подточит…

Глава 12Предел желаний

Вечер этого памятного дня вновь застал Костю в седле велосипеда. Вот так, то со скрипом преодолевая очередной подъем, то катя по крутому спуску вниз, он устремлялся навстречу своей судьбе, обещавшей кардинально измениться в самое ближайшее время.

Настроение у Кости было самое радужное, чему немало способствовали три вещи: коньяк, выпитый в компании президента, изрядная сумма денег в конвертируемой валюте и роскошный диплом лауреата Государственной премии, благодаря наличию которого он мог не опасаться произвола местных правоохранительных органов.

Впереди его ждала любимая девушка, достойная жизнь, приличная работа и (как хотелось бы поверить!) много-много счастья. Ради этого стоило пустить корни даже на Земле Франца-Иосифа, а не в столь благословенном краю. Все его черные мысли растворились в эйфории волшебной ночи и удачного дня.

В знакомой закусочной, на сей раз почти пустой, Костя купил шоколадных конфет для Аурики и колбасы для Шандора. Хочешь не хочешь, а с псом нужно было налаживать дружеские отношения.

Полагалось бы, конечно, запастись еще и цветами, но в краю, где на каждом шагу благоухали розы, гвоздики и разные там пионы, это, по мнению Кости, никаких проблем не составляло. Когда впереди уже заблестела серо-голубая гладь реки, он приостановился у первого попавшегося дома и, размахивая деньгами, попросил хозяйку соорудить приличествующий случаю букет.

Та, ничего не ответив, скрылась в доме, а на крыльце появился загорелый до черноты мужчина с трубкой в зубах. Его взгляд сразу не понравился Косте.