Книга Пульс Хибин. Сборник - Борис Николаевич Никольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На обратном пути я попросил шофера остановиться, когда доедем до столбика с тем указателем: «п. Коашва». Так, наверное, казалось, если я его сфотографирую, для себя хотя бы увековечу само это имя — Коашва, то и поселок появится на свет быстрей. Исполкомовская «Волга» мчалась по великолепному шоссе, и каждый новый поворот раскрывал предгорья Хибин в новых и новых красотах, и всякий раз хотелось запомнить неповторимый пейзаж навсегда, потому что именно здесь, в этой прозрачности, в доверчивой открытости северной природы, человеку виделась главная возможность единственной, неповторимой радости для каждого, кто ступит на этот белейший снег, на драгоценную, еще не согретую человеческим счастьем землю...
— А где же указатель? — спросил Исаков с тревогой. — Неужели проехали? Вон там он вроде стоял, на повороте. Или за тем поворотом?
Шофер пожал плечами. Проехав еще немного, мы вышли из машины, и я сделал несколько снимков. Просто горы, дали, небо...
Наши длинные тени пересекали шоссе и ложились на нетронутое поле снега — белейшего и самого хрупкого из минералов.
20.4.1982, 18.30. Кировск, улица Олимпийская, 22, кв. 46. Жаркова Любовь Дмитриевна.
— Проходите, проходите, пожалуйста, милости просим!.. Ой, откуда гвоздики-то? Прелесть какая! От исполкома?! И от Ленинграда даже?!! А у нас там знакомых нет. Будут, говорите?.. Светлана, тапочки гостю быстренько подбери! Ты проверила, как Ольга уроки сделала? Иди Алеше с посудой помоги, а то он там уже второй час возится... Да вы проходите, проходите в комнату. Нет, не туда, там Лалочка Дениса укачивает... Антоша, зачем ты на дядю залез? Не трогай гостя за ухо, Антоша! Отпусти! Вы уж извините нас... Не лезь дяде в карман, Антоша! Три года мужику — сладу нет! Гостям веревки не привязывают, Антоша, это неприлично! И к ноге не надо — зачем?! Да вы проходите, проходите в столовую... Нет, там у нас детская. Оля, тебе Светлана уроки проверила? И математику? Ну ладно, ладно... Света, с посудой кончишь — в магазин беги, возьми сладкого к чаю... Антоша! Да куда ты опять?! Слезь с дядиной ноги!.. Вы уж на нас не обращайте, пожалуйста, внимания. Любой меня зовут. Очень приятно. А вы откуда узнали, что у меня день рождения скоро? Надо же — помнят! У грузинов гвоздики брали? Дорогущие, наверное...
Люба даже не поинтересовалась, какую я, собственно, организацию представляю. Как улыбнулась широко, увидев меня на пороге — совершенно незнакомого человека со скромным букетом, — так и продолжала мне улыбаться, радостно приняв в дом, с готовностью включив в семипланетную систему обращающейся вокруг нее жизни. Вскоре я понял, что орбиты Вероники, Светланы, Оли, Алеши, Ларисы, Антоши и даже маленького Дениса раскручиваются не бестолково, как показалось в первый обескураживающий момент внедрения в этот космос любви, а строго в соответствии с директивами центра. И лица их постоянно освещены, не остаются в тени ни на миг. Я покорно принял общее со всеми направление...
— Вот сюда, на диван садитесь. Вероника сейчас вернется — чай пить будем. Алеша, не тыкай дядю в живот, может быть, он этого не любит. Ах, любит?! Алеша!.. Алешенька, принеси нам, пожалуйста, Вероникины картины... Ну вот, так и живем — весело? В четырех-то комнатах чего не веселиться! Родителям нашим такое и не снилось... Нет, Ольга, покажи мне сначала тетрадки, потом пойдешь во двор! Учителем хочет стать. Я в восемь лет одно и знала: детишек нарожаю, сколько захочется. А Ольга серьезная... Давай, Оля, посмотрим. А по ответам сходится? Ладно, беги, только оденься теплей. И не сиди в тени, на солнышке грейся... Какое у нас нынче солнце-то, а? Вы в Ленинграде такого небось и не видели...
Мне было светло и тепло. И казалось, что и впрямь не доводилось бывать в краях, где такое солнце, как на Олимпийской улице заполярного Кировска. Чем же питается сам этот свет? Небогато в квартире. Не блещет холодными гранями модная полировка. Не подбрасывает неловкого гостя упругая поролоновая тахта — зато погружаешься в лоно заслуженного диванчика, как в счастливое детство. Не украшен простой этот быт изысканной купленной красотой, — лишь детские акварели на стенах, а на серванте искрятся, вспыхивая то ли под солнцем апрельским, то ли под улыбкой хозяйки, — цвет хибинских богатых недр — зеленоватый апатит в крапинках розовой «лопарской крови»; угольно-черный астрофиллит в золотых, выпуклых, как старинные ордена, звездах; скромная, с матовым блеском яшма (розовый слой — черный, розовый — черный) и, разумеется, аметист — в нем лазоревый полдень, и ясное небо, и прозрачная даль полярных седых горизонтов, и ласковый свет июньской сирени — прикоснешься взглядом — любую снимет печаль...
— Это мы в походе нашли, на Восточном хребте, в прошлом году. Богатый астрофиллит, верно? А остальные Боря насобирал. Он же по ним там, можно сказать, ходит, на руднике. Где ваш портфель? Нет уж, нет уж, понравилось — забирайте! Возьмите сейчас же, а то обижусь! Алеша, неси-ка сюда наш портфель... Вот так. У нас так принято — и встречать камнями и провожать. Гостям дома покажете — всякий позавидует. А вы завидуйте нам...
На Центральном папа у нас работает — ремонтник. Двигатели налаживает БелАЗам да этим, американским — «мустангами» их называют. Восемь лет он уже там, на Центральном. То есть не там, конечно, что это я говорю?! Там только работа. По скользящему графику он, так все-таки удобней. Хоть сколько-то времени для семьи остается. Других-то, кто на дальних рудниках да еще каждый день на работу, — тех жены вообще не видят, можно сказать. Мы-то счастливые в этом отношении, повезло. Вчера, правда, мы своего папу как с шести утра проводили, так до девяти вечера. Зато сегодня ему в ночь. До работы автобус возит специальный, здесь недалеко остановка. Вот сейчас сколько времени — седьмой час? Мы его только недавно на работу проводили. А в девять утра он уже дома будет. Ну, поспит, конечно, до обеда, а потом хоть песни пой — красота! Послезавтра четверг — мы вообще выходные. Ну, тут уж вообще... Сколько можно успеть! На работу потом только в пятницу, к двум часам дня. И до
