Книга Мушкетерка - Лили Лэйнофф

Она достала уголек, а вместе с ним стопку разрозненных листков:

— Что это?

— Мои личные рисунки… не надо! — выкрикнул Анри, когда Портия начала с любопытством перебирать их.

— Таня, здесь есть твой портрет! Как мило — смотри, ты нарисована в платье с твоего первого бала! Я тебе не говорила, что оно божественно?

Я много раз видела, как Анри краснеет, но еще ни разу он не был так смущен. Это был всего лишь рисунок — как закат над Сеной, как голуби в полете. Мне захотелось взглянуть на листок, о котором говорила Портия. Захотелось узнать, какой Анри видит меня. Но я не могла оторвать взгляда от его пунцового лица.

Мадам де Тревиль забрала листки из рук Портии.

— Сосредоточьтесь! Сейчас нас волнует шифр, а не художественные таланты Анри. — Она кивнула Анри, и тот склонился над шифром, покрывая бумагу заметками, а кончики его ушей алели в золотистых кудрях.

— Мы почти на месте, — предупредила я, выглянув в окно. Мадам де Тревиль постучала по потолку кареты; остаток пути мы собирались проделать пешком. Портия схватила меня за руку, чтобы я не вывалилась на улицу головой вперед через открытое окно, когда кучер резко затормозил. Она вышла первой, и ее носик сморщился, когда она переступила через кучу какой-то непонятной слизи. Следом за ней вышла Арья, потом — Теа. Они ждали меня, но я не могла пошевелиться, прикованная к сиденью голосом отца.

Таня. Таня. Таня.

Я вернулась в ту ночь. К окнам, похожим на пустые глазницы. К звучащему в голове папиному голосу, к знакомому ощущению забора под рукой и скрипу половиц под ногами.

— Таня. — Чья-то ладонь легла мне на плечо. Мадам де Тревиль переводила взгляд с меня на Анри, покрывающего лист угольными каракулями, потом снова на меня. — Что бы ни случилось, это будет не конец. Мы выясним, кто убил…

— Готово! — объявил Анри.

Я протянула к нему дрожащие руки. Поднесла листок к самым глазам. Две строчки. Первая — слова прощания, словно это было обычное письмо, которое я могла бы написать маме. А во второй строчке было имя.

«Вердон».

Глава тридцатая

— Это он! — Я сунула листок мадам де Тревиль. — Наверняка он! Человек, который убил моего отца.

Таня. Таня. Таня.

Эта правда гудела у меня в костях. Я ведь уже поняла это, разве не так? Но имя на бумаге делало все реальным. Оно стало подтверждением, которое так долго искал Орден. Вердон был главным вдохновителем заговора. И теперь мы могли арестовать его. Спасти короля. И… и я наконец могла выяснить правду. Узнать, он ли отнял у меня отца. Теперь, когда решающий момент был так близок, у меня в груди вспыхнул гнев, который я, как мне казалось, подавила; этот гнев словно принял понятную, удобную форму, например шпаги. Вердон. Вердон убил папу. Он отнял его у меня.

Глаза мадам де Тревиль впились в бумагу, затем метнулись ко мне и к троице, стоявшей рядом с экипажем.

— Ну что ж, мы пошлем в парижскую резиденцию Вердона мушкетеров. А также в резиденции графа де Монлюка, Граммонов и прочих причастных. Одновременно, чтобы они не могли предупредить друг друга. Я постараюсь связаться с Брандо и его людьми как можно скорее, чтобы он и его люди успели произвести аресты до того, как фестиваль развернется в полную силу. На улицах будет не протолкнуться.

— А что, если Вердон-старший не в Париже? Что, если он в последнюю минуту решил уехать домой, побыть с женой и сыном? — спросила Портия. Мне это тоже приходило в голову… но мои мысли были слишком заняты отцом. И матерью, сломленной горем. И месье Алларом и маршалом, которые смотрели на меня так, будто я была маленькой девочкой, просто ребенком, чей гнев не умещался в таком хрупком теле.

— Я вам уже говорила, он останется в городе и будет выжидать удобного момента, чтобы воспользоваться суматохой. Но я попрошу Мазарини отправить двух самых быстрых наездников из мушкетеров к нему. И скажу проследить, чтобы они были как следует вооружены. Будьте осторожны, — напомнила она. — Я не знаю, какие еще фокусы приготовлены у них в рукаве.

Она собиралась было закрыть дверь кареты, но я помешала ей, схватив за руку. Я должна была поехать с ней. Я хотела быть среди тех, кто принесет Вердону возмездие. Увидеть выражение его лица, когда он узнает во мне черты отца. Хотя мне казалось, что и этого будет недостаточно. Он не пощадил моего папу, не оставил его в живых. Я представила себе Вердона, стоящего над истекающим кровью отцом в ту кошмарную ночь. Я хотела… нет. Неважно, чего я хотела. Я была мушкетеркой, а не палачом. И я нужна была здесь. Я отступила, встала среди моих сестер по оружию. Они излучали силу и тепло.

Впервые с тех пор, как ей сообщили о поцелуе, мадам де Тревиль улыбнулась мне. Если, конечно, это можно было назвать улыбкой.

— Твой отец гордился бы тобой.

— Выше нос, Таня! Попробуй немного… сама не знаю чего, — сказала Портия, сунув мне под нос какое-то липкое кондитерское изделие. — Для того, кто только что спас Францию, ты выглядишь чересчур хмурой.

— Мы не спасли Францию. Мы просто предотвратили покушение на короля, — поправила Арья. — Строго говоря, мы даже этого не сделали. По крайней мере, пока.

После того как мадам де Тревиль с Анри уехали, мы принялись обходить центральную площадку фестиваля по периметру. Слушали бродячих музыкантов, певших о славе Франции. Наблюдали, как группки людей собираются, рассеиваются, собираются снова. Дети клянчили у родителей монетки, чтобы купить себе сладости.

— Очень может быть, но, если ты думаешь, что я скажу это перед лицом Мазарини или, раз уж на то пошло, любого, кто связан с королем, ты ошибаешься. Мы обязаны во всем быть лучше них ради малейшего шанса, что нас сочтут настоящими мушкетерами. И если я не начну репетировать сейчас, кто знает, что я могу ляпнуть, когда встречусь с кардиналом? Вероятно, что-нибудь о том, что он должен ноги нам целовать, — проворчала Портия, когда в нее врезался очередной гуляка. — Может быть, ты и права, Таня. Здесь становится невыносимо.

Арья, будучи самой высокой из нас, стала высматривать местечко потише, но даже ей пришлось встать на цыпочки.

— Вся набережная забита людьми, — вздохнула она, опускаясь обратно на пятки.

У меня подвело живот. Я вернула недоеденную липкую булочку Портии, которая скривилась в гримасе.

— Ну перестань, — сказала