Книга Житейские воззрения кота Мурра - Эрнст Теодор Амадей Гофман

тебя еще молоко на губах не обсохло; разве мог бы ты сравниться с тем отважным и дельным буршем, каким ты теперь являешься? Да к тому же и борьба твоя с Пестрым вовсе не была истинной и настоящей дуэлью по всем правилам и по всем законам справедливости, ее нельзя даже назвать столкновением или стычкою, это была попросту драка, быть может и идущая к лицу филистерам, но, бесспорно, не приличествующая нам, котам-буршам. Намотай себе на ус, братец Мурр, что люди, чрезвычайно завидующие нашим необыкновенным дарованиям, упрекают нас в склонности к дракам самого непристойного, бесчестного и даже позорного характера и среди своих людей-собратьев нагло ругают и, измываясь, именуют иных драчливыми, как коты! Вот именно поэтому истинно порядочный кот обязан соблюдать законы чести, они должны быть у него врожденными, он непременно должен придерживаться законов хорошего тона и избегать злобно-безответственных стычек такого вот низшего разбора; так, и только так можем мы устыдить людей, которые при известных обстоятельствах весьма склонны избивать и быть избитыми! Итак, возлюбленный брат мой, прочь всякий страх и робость, будь отважен, пребывай в убежденности, что в настоящей дуэли по всем правилам искусства ты сумеешь отомстить за все испытанные тобой неприятные минуты позора и что ты сам сумеешь так отделать этого пестрого бонвивана, что он хотя бы на некоторое время откажется от амурных интрижек и идиотского важничанья. Но постой! Мне как раз подумалось, что после того, что произошло между вами, поединок на когтях не может принести достаточного удовлетворения и посему вам гораздо лучше будет драться самым решительным образом, а именно на клыках. Но прежде всего нам следует выслушать мнение других наших буршей».

Итак, Муций в весьма красиво составленной речи описал собранию буршей то, что произошло между мной и Пестрым. Все согласились с мнением, высказанным оратором, и посему я сообщил Пестрому через Муция, что, хотя я и принимаю его вызов, но, учитывая тяжесть перенесенного мною оскорбления, не хочу и не могу драться с ним иначе как на клыках. Пестрый попытался выставить какие-то возражения, в частности, он заявил, будто зубы его окончательно притупились и т. д., однако, поскольку Муций самым серьезным и твердым образом объявил ему, что здесь может идти речь только о решительнейшей дуэли на клыках и что, ежели он на это не изъявит согласия, ему придется до скончания своих дней зваться преподлым шпицем, Пестрый решился на предложенную ему дуэль. Наступила ночь, в которую должен был состояться поединок. В назначенный час я стоял вместе с Муцием на крыше дома, расположенного на границе нашего околотка. Вскоре явился и мой противник вместе с весьма солидным котом, который мог, пожалуй, похвастать еще более пестрой окраской, а физиономия его была еще более упрямой и дерзкой, чем у Пестрого. Это был, как мы могли предположить, его секундант, оба были товарищами по различным военным походам, оба участвовали в завоевании того самого амбара, за который Пестрый получил орден Жареного Сала. Кроме того, как я узнал впоследствии, по предложению дальновидного и осторожного Муция была приглашена светло-серая киска, обладающая исключительными познаниями по хирургической части и замечательно вылечивающая самые тяжелые и опасные раны – целесообразнейшим способом и в самый краткий срок. Была еще достигнута договоренность о том, что вся дуэль состоится в три прыжка и в случае, если во время третьего прыжка все еще не произойдет ничего решающего, состоится дальнейшее обсуждение того, следует ли продолжать дуэль новыми прыжками или же считать все дело улаженным. Секунданты отмерили шаги, и мы уселись друг против друга, приняв соответствующую позу. Согласно обычаю, секунданты подняли отчаяннейший вой, и мы набросились друг на друга. В одно мгновение мой противник еще прежде, чем я успел схватить его, впился в мое правое ухо и укусил его настолько сильно, что я невольно испустил громкий вопль. «Разойтись!» – воскликнул Муций. Пестрый оставил меня, мы разошлись и приняли выжидательную позицию.

Новый жуткий вопль секундантов, второй прыжок. Теперь-то я решил получше ухватить моего противника, но предатель изловчился и укусил меня в левую лапу, так что кровь хлынула ручьем. «Разойтись!» – вторично воскликнул Муций. «Собственно говоря, – сказал секундант моего противника, обращаясь ко мне, – собственно говоря, дело улажено, так как вы, милейший, получив столь серьезное ранение лапы, поставлены тем самым в положение hors de combat»[110]. Однако гнев и глубочайшая злоба сделали свое дело – я так и не ощутил боли и возразил, что во время третьего прыжка выяснится, способен ли я еще сопротивляться противнику и можно ли, следственно, считать инцидент исчерпанным. «Что ж, – молвил секундант с издевательской усмешкой, – ну что ж, ежели вы окончательно решили погибнуть от лапы вашего явно превосходящего противника, воля ваша!» Однако Муций хлопнул меня по плечу и воскликнул: «Ты храбрец, ты истинный храбрец, брат мой Мурр, – настоящий бурш пренебрегает такого рода царапиной! Держись отважно, дорогой!»

И вот – третий вопль секундантов, третий прыжок! Хоть я и был взбешен, от меня не ускользнула хитрость моего противника, который все время прыгал чуть в сторону, почему мне никак и не удавалось его ухватить, в то время как он намертво вцеплялся в меня. На сей раз я учел этот его маневр и тоже стал прыгать чуть в сторону, и когда он думал, что вот-вот вцепится в меня, я так глубоко прокусил ему шею, что он лишился способности кричать, а только тихо стонал. «Разойтись!» – закричал теперь секундант моего противника. Я тотчас же отпрыгнул назад, однако же Пестрый без чувств рухнул наземь, причем кровь так и хлестала из его глубокой раны. Тотчас же к нему поспешила светло-серая киска и постаралась, еще до перевязки, несколько утишить кровотечение, использовав для этого простейшее домашнее средство, которое, как заверил Муций, всегда было в ее распоряжении, ибо оно всегда было и оставалось при ней. А именно – она тотчас же полила рану некой жидкостью и вообще обрызгала всего бесчувственного с ног до головы этой жидкостью, каковая, как я полагаю, основываясь на ее резком и даже, пожалуй, необычайно едком запахе, должна была действовать весьма сильно и, так сказать, неотразимо! Запах этот нисколько не напоминал благоухание жидкости Тедена или одеколона! – Муций пламенно прижал меня к груди своей и молвил: «Брат Мурр, ты сражался, отстаивая свою честь, как настоящий – славный, отважный и честный кот. Мурр, ты вознесешься высоко, ты станешь истинной красой нашего буршества, ты будешь нетерпим к малейшему пятнышку на совести и будешь всегда у нас под