Книга Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

воп­рос решался. То ли ему ехать туда, в Германию, то ли ей здесь оставаться. Но немки почему-то стремились уехать туда. Так семья и распадалась. Ну нормальные люди, конечно, были, но нельзя было законно регистрироваться. Он, например, — член партии. Пожили так, годик потянули, а позже разошлись.

Алексей Васильевич Трамбовицкий был знаком с семь­ей зубного врача по фамилии Вакснер:

— У него была частная практика — где-то на улице Вагнера. У них были сын и дочь. Сын жил с русской женщиной, рабо­тавшей бухгалтером. Их брак не был зарегистрирован. Когда немцев стали отправлять в Германию, Вакснер просил, чтобы его с семьей оставили, но их все же отправили: закон был один для всех.

Было еще одно побочное следствие разрушения смешан­ных браков. «Некоторые мужчины, которые жили с немками, после выселения вспомнили своих первых жен и стали выпи­сывать их в Калининград из России», — говорит Мария Иванов­на Самойлюк.

В быту прочной семьи не имеет, жена давно умерла, оставив сына, которому сейчас 12 лет, и находится при нем. Временно сожительствует с молодой немкой, которая уже имеет полуторамесячного ребенка. Вечерами дома часто отсутствует, посещая своих друзей и знакомых, и часто выпивает с ними, но на работе пьяным не бывает. Изыскивает пути избавления от «жены-немки», но этому мешает появившийся ребенок. Надеется на скорое разрешение вопроса о выселении немцев из пограничной зоны и на этом закончить существующую связь с немкой.

Из служебной характеристики управляющего аптекоуправления Литвинова

(фамилия изменена) от 18 февраля 1947 года

ГАКО. Ф. 297. Оп. 3. Д. 7. Л. 18

Вместо того чтобы максимум энергии уделить на организацию и улучшение медицинского снабжения, Литвинов встал на путь моральной распущенности. Свыше года сожительствовал с немкой, имеет от нее ребенка, тем самым дискредитировал себя не только как областного работника, но и как гражданина СССР.

При неоднократных беседах Литвинов и до сего времени в семейных отношениях русских с немцами не находит ничего порочного, считая связь вполне нормальной и достойной для гражданина СССР.

Из письма зам. начальника областного управления по гражданским делам в Минздрав РСФСР от 24 мая 1947 года (фамилия изменена)

ГАКО. Ф. 297. Оп. 3. Д. 7. Л. 93

Особенно много историй о разделенных семьях и несчаст­ной любви рассказали женщины. Агния Павловна Бусель была знакома с немкой по имени Марта, с которой связана печаль­ная история: «Полюбил ее один сверхсрочник. У них родился ребенок. Куда только он ни писал, ни обращался в Москве, чтобы разрешили оставить Марту и ребенка. Но так и не оста­вили. Он потом женился на русской, но очень сильно тоско­вал. Счастлив в новой семье не был. Так от тоски и умер очень быстро после выселения Марты с этой земли».

А вот что поведала Ирина Васильевна Поборцева:

— Молодой лейтенант ухаживал за немецкой девушкой. Они, можно сказать, поженились. Родила она ему троих детей за три года. Но в сорок девятом году ей было сказано, чтобы она покинула Калининград. И вот, знаете, до чего было больно и страшно видеть и слышать детские слезы и плач на вокзале: «Папа, а ты поедешь с нами?» Русских детей увозили в Герма­нию. Рушилась семья. Ведь можно было их оставить — и детей, и мать. Ведь это натуральная жестокость. А результат какой? Разломанные судьбы. Что будут дети чувствовать вдали от Ро­дины, от отца? Кстати, этот парень покончил с собой...

Наверное, такие истории запечатлелись в людской памяти своей житейской жестокостью и какой-то изначально понят­ной человеческой несправедливостью.

Простая история

Полное имя героини этой невыдуманной истории мы, по ее просьбе, не приводим. Назовем ее просто фрау Ольга. Наша собеседница по национальности немка, коренная жительница Восточной Пруссии, одна из очень немногих, навсегда остав­шихся на своей родине. Ее рассказ начинается с 1945 года:

— Однажды, когда я работала кассиршей в бане, уже после закрытия, ко мне в окошко постучали. Я сказала, что рабочее время окончилось. Лейтенант, стучавший в окошко, сказал, что он новый начальник районного гражданского управления. Я ему ответила, что все равно открывать не буду. Потом я пошла в помещение парикмахерской, где закончили стрижку остав­шиеся офицеры, и спросила их, правда ли, что приехал новый начальник управления. Они ответили утвердительно. Я пошла и открыла лейтенанту дверь. Потом он каждый раз приходил в баню в то же время, под вечер. И как-то раз лейтенант предложил мне выйти за него замуж. Я ему объяснила, что у меня есть муж. Тогда лейтенант рассердился и сказал, что выселит меня в военный совхоз № 51. Я испугалась, так как знала, что там от голода умирали...

Директор бани, эстонец лет 65, посоветовал мне, чтобы я пошла к этому лейтенанту и извинилась, хотя бы ради детей, потому что здесь другой власти, кроме этого лейтенанта, нет. Я так и сделала. Как-то раз я дождалась его за углом его дома, подошла к нему и попросила у него прощения. Он от радости чуть не прыгал. Стал приглашать меня в дом. Я зашла. Он стал звать меня в комнаты, но я сказала, что мне надо идти на работу. Лейтенант сказал, что работа обождет, что он здесь начальник. Я ему возразила, что все это, конечно, так, но надо переводить с немецкого на русский и обратно, и никто этого, кроме меня, не сделает. Я ушла. Вскоре ко мне на работу пришел этот лейтенант и принес мне яблоки. Он пригласил меня в сад погулять. Я не согласилась. Немки-парикмахерши мне сказали: «Дура, если бы нас пригласили, мы бы пошли. Брось свою гордость». И я пошла с ним в сад. Лейтенант сделал из газеты кулек и набрал в него малины: он знал, что у меня двое детей, и сделал это для них. Он попросился ко мне домой. Я подумала сначала, что он хочет помочь мне обустро­ить мой быт, а