Книга Отсутствующая структура. Введение в семиологию - Умберто Эко

вместо того чтобы двигаться дальше, называю Пра-Кодом промежуточный этап исследования. Но если я не совсем чужд философским махинациям, то для меня не должно составлять секрета, что – как было сказано выше – Структура мне будет открываться только по мере своего прогрессирующего исчезновения. Однако, признав факт сущностного отсутствия Пра-Кода, я должен буду иметь мужество согласиться также и с тем, что в качестве отсутствующей структура, являющаяся конститутивной для всякой структуры, сама по себе не может быть структурирована. А если она таковой предстанет, то это лишь знак того, что за ней скрывается другая, еще более окончательная, еще более отсутствующая, как ни парадоксально это звучит, структура. В таком случае естественным завершением всякого последовательного структуралистского начинания явится умерщвление самой идеи структуры. И всякий поиск констант, желающий называться структурным исследованием и рискующий быть таковым, заранее обречен на провал, грозит обернуться мистификацией, утешительной попыткой выдать неполноту за исчерпанность, очередной ход в игре – за последний. Как мы постараемся показать, именно в эту апорию неминуемо сползает структурализм, понятый как онтология и как поиск констант.

II. Лакан: логика Другого

II. Мы уже видели, в какую ситуацию попадает тот исследователь, который из-за двусмысленности своих речей, пусть запланированной, но остающейся двусмысленностью, храбро следует тем предначертаниям, о которых Леви-Стросс и иже с ним только широковещательно заявляют.

Если, согласно Леви-Строссу, «мифы означают дух», то Жак Лакан через голову всех исследований языка, мифов, всего того, что связано с коммуникацией, принимается за изучение самого духа и делает это как психоаналитик. Стало быть, он ведет речь о Бессознательном и его структуре[305].

Говорят, что Лакан сводит структуры бессознательного к языковым, но посмотрим, что стоит за этим сведением. У Леви-Стросса еще можно было думать о некоем духе, законы которого отражаются как в языковом, так и в социальном поведении. Напротив, у Лакана порядок символического конституируется не человеком и не духом, конституирующим человека, но он сам конституирует человека[306]: «jusqu’au plus intime de l’organisme humain, cette prise du symbolique» («и в самых глубинах человеческого существа схватывание символического») происходит как «insistance de la chaine signifiante» («навязывание себя сцепляющимися в некую последовательность себя означающими»)[307].

Порядок символического, цепь означающих, есть не что иное, как манифестация бессознательного, воспроизводящего в себе и проявляющего разнородные образования: сны, несовершенные поступки, симптомы и объекты желания.

Означающее доминирует над субъектом[308]: c’est ainsi que si l’homme vient à penser l’ordre symbolique c’est qu’il y est d’abord pris dans son être. L’illusion qu’il l’ait formé par sa conscience, provient de ce que c’est par la voie d’une béance spécifique de sa relation imaginaire à son semblable, qu’il a pu entrer dans cet ordre comme sujet. Mais il n’a pu faire cette entrée que par le défilé radical de la parole[309]. La subjectivité à l’origne n’est d’aucun rapport au réel, mais d’une syntaxe qu’y engendre la marque signifiante[310].

II. 2. Для того чтобы лучше понять, что имеет в виду Лакан, нельзя пройти мимо примера с тремя заключенными, который он приводит в работе «Логическое время». Директор тюрьмы сообщает трем заключенным о том, что каждому из них на спину прикрепят кружок: всего кружков пять – три белых и два черных. Два кружка при этом неизбежно окажутся лишними, но заключенные не знают, какие именно. Каждому заключенному будет предоставлена возможность посмотреть на спины двух других заключенных, при этом он не будет знать, какой именно кружок на спине у него самого. Однако же он должен определить это логическим путем, а не путем угадывания, и если, выйдя за дверь вместе с директором, заключенный сообщит ему, какой у него кружок и при помощи какого неопровержимого рассуждения он это узнал, его отпустят на свободу.

Сказано – сделано, директор прикрепляет на спины троих заключенных три белых кружка. Каждый из них видит два белых кружка на спине у других и не знает, какой кружок у него, белый или черный. Итак, заключенный А, взятый нами для примера (при том что двое других думают то же самое одновременно), попытается решить эту задачу с помощью exempla ficta[311], т. е. он подумает: «Если бы у меня был черный кружок, то В, видя белый кружок на спине С и понимая, что его собственный кружок может быть либо черным, либо белым, подумал бы: “Если бы у меня тоже был черный кружок, то С, видя черный кружок у А и черный же у меня, понял бы, что его кружок может быть только белым, и направился бы к выходу Коль скоро он этого не делает, то это значит, что мой кружок белый, и он сомневается”. Придя к этому заключению, В направился бы к выходу, будучи уверенным, что его кружок белый. Если он этого не делает, то это потому, что у меня (А) кружок белый и В видит два белых кружка, терзаясь теми же сомнениями, что и я». И тогда, уверенный в том, что у него белый кружок, А собирается встать. Но в тот же миг, придя к такому же выводу, два других заключенных направляются к выходу.

Видя их намерения, А задерживается. Ему приходит в голову, что они выходят не потому, что их положение одинаково, но потому, что у него (А) действительно черный кружок и его партнеры пришли к тем же самым выводам, но на несколько секунд позже. Итак, А останавливается. Но останавливаются также В и С, проделавшие ту же самую мыслительную операцию. Их действия убеждают А в том, что у него действительно белый кружок. Если бы его кружок был черным, то его задержка не разрушила бы их логических построений и они бы уверенно шли к выходу; но раз они остановились, то это значит, что оба находятся в том же положении, т. е. каждый видит по два белых кружка. Итак, А выходит, и В и С выходят вместе с ним, потому что они сделали те же выводы.

Перед нами цепь логических умозаключений, возможных и неопровержимых только благодаря тому, что в процессе дедукции замешаны временные сдвиги. Без них было бы невозможно умозаключать об умозаключениях другого. Следовательно, этот логический процесс становится возможным только в тот миг, когда мыслящий субъект начинает мыслить за другого. Он самоидентифицируется только в присутствии другого, пытаясь представить себе ход его рассуждений и предугадать возможные реакции. Но вместе с тем, это признание другого может произойти