Книга Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин

Алёшкин, — такого, кажется, никому испытывать не довелось. Ну, дорого же должны заплатить за это фашисты! Не простит советский народ такого, никогда не простит!»

Глава двадцатая

На другой день после возвращения Перова и Алёшкина из Ленинграда командира и комиссара медсанбата вызвали в штаб дивизии. Вечером созвали всех командиров подразделений и объявили им, что дивизия настолько истощена, что далее удерживать занятый пятачок не может. Её заменили другим соединением, а она вошла в состав 8-й армии и вместе с ней должна переправиться через Ладожское озеро по новой ледяной дороге, чтобы в будущем воевать на Волховском фронте по ту сторону кольца блокады. Части дивизии уже начали сниматься с фронта, они будут направляться на попутных машинах и пешим порядком к пристани Осиновец на Ладоге, чтобы пересечь озеро, а затем через Кобону и железнодорожную станцию Войбокало пройти к тому участку фронта, где приказано держать оборону.

Медсанбат должен свернуться, погрузить имущество и людей на машины и следовать к Осиновцу, там ожидать своей очереди на переправу через озеро. Переправляться будут ночью, чтобы не попасть под бомбёжку, не привлекать внимания противника, а главное, не дать ему понять, что какие-то воинские части уходят из-под Ленинграда.

Сейчас предстояло самое трудное: снять, свернуть и погрузить палатки, собрать и упаковать всё имущество. Командиры, собравшиеся в землянке комбата, понимали, что это потребует много сил, a их у людей батальона почти не было. Решили привлечь к этой работе всех выздоравливающих, в нарушение полученного приказа задержав их отправку в части, и впоследствии увезти их с собой. Мысль эту подала Прокофьева, посоветовав доложить начальнику штаба дивизии, что отправка этих раненых пешим ходом, как следовали почти все остальные бойцы стрелковых частей, может привести к утяжелению их состояния и задержке выздоровления. Так и было сделано. Этот вынужденный обман спас большую часть имущества медсанбата и в особенности палаточный фонд, да и на здоровье раненых действительно отразился положительно.

Как и при прошлой передислокации, стены развёрнутых палаток пришлось вырубать изо льда, только теперь снега и льда было значительно больше, поэтому края пострадали ещё сильнее. Да и сами палатки замёрзли крепче, сворачивание их стоило огромных усилий, и тюки получались такими громоздкими и несуразными, что с трудом удавалось погрузить две палатки на полуторную машину, тогда как обычно на неё грузилось их три.

Но так или иначе, с болью, со слезами, с руганью, с сорванными ногтями и израненными руками всё имущество было уложено, машины заправлены горючим по полному баку (чего не было уже давно), и санбатовцы были готовы тронуться в путь. Задержка произошла по совершенно непредвиденным обстоятельствам: не успели похоронить всех умерших. Оставить трупы непохороненными значило навлечь на себя крупные неприятности, да и просто было совестно бросать так своих. И вот, колонна машин, готовая к отправке, и люди, топчущееся около них на всё усиливающемся морозе, ждали, пока закончится эта грустная, но уже ставшая такой обыденной и привычной, церемония.

Задержка с погребением произошла по следующим причинам. Ранее умерших в медсанбате хоронили ежедневно, как мы уже описывали — копали могилы или использовали воронки, и шло это дело без задержки. Для этих целей специально были выделены два санитара, которые брали себе в помощь человек трёх из команды выздоравливающих, а руководил процессом один из писарей штаба. Он же, совместно с начальником штаба Скуратовым, наносил на карту местоположение могил.

С 10 декабря 1941 года этот порядок изменили. По приказу начсанупра фронта каждому умершему в госпитале, медсанбате дивизии или медсанроте бригады нужно было провести вскрытие с помощью армейского патологоанатома, который составлял акт о причине смерти. Лишь после этого разрешалось хоронить труп. Приказ этот был очень строгим, и кое-кому из лиц, нарушивших его, как стало уже известно, пришлось серьёзно пострадать, вплоть до снятия с должности и даже понижения в звании, поэтому рисковать никому не хотелось. А единственный патологоанатом, обслуживавший эту группу госпиталей и медсанбатов, Евгения Васильевна Шацкая, не успевала делать это своевременно. Трупы быстро замерзали, и потому вскрытие требовало много труда. Хотя имевшиеся у неё в качестве помощников санитары (ранее служившие в одном из ленинградских моргов) были людьми опытными, всё-таки каждое вскрытие отнимало порядочно времени. Она приезжала в медсанбат раз в неделю, и даже реже. Хотя, как впоследствии стало заметно, пребывание её в 24-м медсанбате и особенно беседы с командиром батальона Перовым доставляли им обоюдное удовольствие, эта щупленькая, худенькая, беленькая женщина слишком часто в расположении батальона появляться не могла.

В ожидании вскрытий пришлось организовать морг в одном из углов территории медсанбата. В стороне от жилых палаток и землянок с помощью маленьких ёлочек, воткнутых в сугробы снега, был образован небольшой, метров семь на семь, четырёхугольник с узким входом. В центре его на расчищенной площади установили сколоченный из досок стол на ножках, вбитых в мёрзлую землю. Вдоль стен из снега и ёлок укладывались умершие — иногда их накапливалось столько, что даже не в один ряд. Санитарам Евгении Васильевны при подготовке трупа к вскрытию приходилось прибегать к горячей воде, а в отдельных случаях применять пилы и топоры. Но несмотря на такие варварские действия, разогревая внутренности тел горячей водой, эта дотошная женщина, в совершенстве владевшая своей специальностью, умудрялась достаточно точно определить и характер ранения, и степень его тяжести, и качество оказанной хирургической помощи, и, главное, установить фактическую причину смерти. Её акты отличались беспристрастностью, суровостью и в то же время справедливостью.

Все врачи считались с её мнением, боялись её заключения, если оно было обвиняющим. Некоторым из хирургов уже пришлось понести довольно строгое взыскание по материалам её вскрытия. Плохое качество работы, отмеченное в актах, составленных Евгенией Васильевной, вызывало быструю реакцию начальства. К счастью для хирургов 24-го медсанбата, у них пока всё шло гладко, и серьёзных замечаний, способных вызвать нежелательные последствия, в их адрес со стороны патологоанатома пока не поступало.

Однако в этот раз «свой любимый» 24-й медсанбат (как в шутку про него говорили в районном эвакопункте, где она официально числилась) Шацкая подвела. Там находилось десять трупов и её уведомили о том, что батальон передислоцируется, поэтому нужно произвести срочное вскрытие. Она, хотя и приехала сразу после вызова, быстро управиться со своим делом не смогла, ведь работала Евгения Васильевна только при дневном освещении, а январские дни, в особенности под Ленинградом, очень коротки. Обычно в день она вскрывала не более пяти трупов, таким образом, на работу могла затратить, по крайней мере, два дня, да ещё