Книга Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ромейские послы, откланявшись, вышли. Ногай повернулся ко Льву.
— С чем приехал, коназ? — спросил он, неожиданно перейдя на русскую мову.
«Выходит, всё разумел без толмача. Прикидывался, что не понимает нашу речь!» — подумал Низинич. От открытия этого стало ему ещё страшней.
Лев преподнёс хану саблю в сверкающих серебром ножнах, кривой кинжал с рубинами на рукояти, чешуйчатый доспех тонкой работы. В глазах татарина мелькнуло, но тут же погасло восхищение.
— Ты порадовал меня, коназ, своими подарками. О, ты хитрый, ты очень хитрый, коназ! — Ногай вдруг рассмеялся и погрозил Льву грязным скрюченным перстом. — Ты знаешь, как мне угодить. Ты просишь меня помочь победить ляхов. О, коназ, у тебя большие замыслы. Твой отец тоже был хитрый! Хан Вату считал его своим другом, пил с ним кумыс. Но коназ Даниль предал хана Вату! Он встал на сторону его врагов. Римский папа дал коназу золотую корону! Зачем коназ Даниль так сделал?! Почему он предал хана? Его надо было удавить тетивой, как презренного изменника!
— О, хан! — Голос Льва дрожат, но он справился с собой и постарался держаться спокойно. — Мой отец совершил ошибку. Его соблазнили посулы нечестивых еретиков-католиков. Я же хочу исправить ошибки прежних лет.
— Я правильно сказал: ты хитрый, коназ Лев! — Ногай неожиданно захохотал, громко, каркающе. — И я не верю тебе. Я должен подумать, хорошо подумать. Я дам тебе ответ. Но не теперь. Сегодня мои батыры заняты войной в земле болгар.
Разговор был окончен. Руссы вернулись к себе в лагерь.
— Вот видишь, Варлаам, — говорил Лев, угрюмо глядя, как гридень кладёт в костёр пестель кизяка. — Ногай стал вспоминать прошлое. Мой отец бывал в Сарае, в шатре у самого хана Вату дарил подарки великой ханше Баракчине. Каково ему было там, я понял только сейчас, когда сидел, весь в поту, перед этим грязным скотоводом в овчине. Когда выслушивал упрёки, когда испытывал унижение. А ведь хотелось той самой саблей наполы его рассечь. Я бы разрубил, силы бы хватило, длань у меня крепкая. Но какой в том смысл? Зачем? Первый же нукер снёс бы голову с моих плеч. Нет, отец был прав, когда пировал с Батыем. Михаил Черниговский и Роман Рязанский открыто презирали татар и умерли в мучениях. Их провозгласили святыми, мучениками, они пострадали за православную веру, но... Чего добились они — для земли, для своих княжеств? Только погубили их. И ты знаешь, Варлаам, Ногай прав. Прав, что не верит мне. Но надо заставить его поверить. Надо купить золотом его темников. Чую, нам придётся долго сидеть здесь, в ханской ставке. Как бы не упустить время.
Варлаам молчал. На душе у него было тревожно, он во многом соглашался со Львом. Но было мерзко, гадко от собственного страха и собственного унижения, от осознания своей ничтожности.
«Пришли сюда, чтоб навести татар на Польшу! Тьфу! Это же противно! Это до какой же степени падения мы дошли!»
Овладевало Низиничем глухое отчаяние.
62.
Уже три года в Болгарии полыхало крестьянское восстание. Началось оно в Южной Добрудже — приморской области близ устья Дуная. Во главе бунта встал некий свинопас Ивайло. Поначалу крестьянскому войску сопутствовала удача — они отогнали от границ отряды татар из орд Ногая, а затем разбили армию болгарского царя Константина Тиха. Ивайло, злодейски умертвив Тиха, вступил в Тырново, где женился на вдове убитого — Марии, племяннице императора Палеолога, и был провозглашён царём.
Восстание разрасталось, как снежный ком. Перепуганные болгарские бояре стали всё более склоняться к союзу с империей ромеев. Но Ивайло сумел нанести поражение войску Палеолога. И тогда бояре и Константинополь навели на болгарские земли орды Ногая.
— Хан глубоко погряз в болгарских делах, — круто повернувшись в седле, сказал Варлааму князь Лев, когда они, изрядно помотавшись по юртам темников и тысячников, возвращались в свои вежи. — Но мирза Дармала обещал помочь нам.
— Да и Белибек, родич Ногая по одной из жён, был к нам благосклонен.
— Зато Эльсидей, сдаётся мне, остался глух к нашим просьбам.
— Отец этого Эльсидея служил самому Чингису.
— Я слышал, Низинич, будто он одним ударом разрубил от плеча до седла Джамуху, одного из нойонов, предавших Чингисхана.
— Да, говорят. Поэтому Эльсидей в орде Ногая имеет большое влияние.
— Он может помешать нам.
Князь и боярин замолчали. Медленно, шагом трусили по лагерю их кони.
Варлаам внезапно решился сказать то, о чём думал уже не один день.
— А может, князь, тебе следует отказаться от этой мысли — воевать Краков? Я думаю, палатин во многом обманывает тебя. Можновладцы не станут пас поддерживать. Вот и получится, что мы только наведём Ногая на Польшу, и не добьёмся ничего больше.
— Замолчи, Низинич! — хрипло перебил его Лев. — Нет, я сяду на польский трон. Чего бы то ни стоило!
Он огрел нагайкой своего рыжего коня и помчался вперёд. Низинич нехотя затрусил следом.
...Рано утром, ещё в сумерках, в стан Льва ворвался конный татарин.
— Хан Ногай зовёт тебя, коназ! — прокричал он визгливым, тонким голосом.
В ханском шатре собрались темники. Лев с Варлаамом снова кланялись до земли густобровому Ногаю. Хан был гневен, желваки ходили по его скулам. Низинич снова ощутил страх. Он незаметно сжимал длани в кулаки, крепился, слушал, затаив дыхание.
В шатёр быстрым, решительным шагом вступил рослый, широкоплечий человек в голубом дорожном плаще, под которым поблескивала кольчуга. Сорвав с головы, буйно заросшей тёмными кудрями, шапку, он поклонился Ногаю и резким, отрывистым голосом заговорил.
Варлаам понимал многое из того, что говорил этот могучий детина, невольно заставлявший любоваться собой. Такие, наверное, были в древности богатыри. Ломали подковы, подымали многопудовые палицы, в одиночку осиливали с десяток врагов, а то и более.
«Болгарин! — дошло до Варлаама. — Просит о помощи против бояр. Опасается предательства. Выходит, это и есть тот самый Ивайло, бывший пастух, а ныне — царь».
Ногай молчал, Низинич бросал на него быстрые взгляды и видел, что он распаляется гневом. Наконец, хан перебил болгарина и злобно прикрикнул на него.
— Нукеры! — брызгая слюной от ярости, захрипел Ногай. — Взять его! — Он указал на Ивайлу. — Отсечь ему голову!
На ошарашенного болгарина накинулись сразу пятеро ханских воинов. Ивайло,
