Книга Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

– Да хоть бы и герцогини, сладенькое все любят, – усмехнулся Дмитрий, после чего повернулся к маркитанту и от увиденной картины резко замолк.

– Твою маман! – снова попытался перейти на французский его приятель.

Как оказалось, последняя пуля, угодившая в мешок, каким-то неведомым образом изменила траекторию, и шлепнула Ашота прямо в темечко, прикрытое только шапкой из тонкого войлока. Занятые беседой офицеры поначалу этого даже не заметили, а теперь с изумлением смотрели на армянина, мягко опустившегося на свое место и не подававшего признаков жизни.

– Он ранен? – выдавил из себя Майер, заметив тонкую струйку крови, вытекающую изо рта.

– Сейчас посмотрим, – буркнул Будищев и приложил два пальца к шее торговца.

– Ну что? – не выдержал ожидания гардемарин.

– Наповал, – вынес свой вердикт прапорщик, не почувствовав биения жилки.

– Как же это…

– Пуля виноватого найдет, – грустно усмехнулся Дмитрий, после чего подобрал весь заказанный у маркитанта товар, положил рядом с торговцем вытащенную из бумажника ассигнацию и поманил за собой все еще потрясенного такой нелепой смертью приятеля. – Пойдем, заодно и помянем.

– Но нельзя же его так бросить!

– Зачем же бросить? – удивился моряк и, выглянув из лавки, гаркнул во все горло расположившимся неподалеку стрелкам из туркестанского батальона: – Эй, служивые! Тут Ашота убило. Оттащите его в сторону, да дайте знать другим армянам, пусть приберут барахло да похоронят по своему обычаю.

– Интересно, есть ли у него семья?

– Сашка, ты на проповеди у отца Афанасия давно ли был?

– Даже не припомню…

– Оно и видно. А то бы знал, что «многия знания – многия печали»[73].

Прибытие графини Милютиной и героическая гибель подполковника Мамацева, помимо всего прочего, привели к тому, что все три представительницы прекрасного пола, которых судьба занесла на окраину мира в забытые богом пески Закаспийского края, стали жить вместе. Пока они служили в госпитале, хозяйство их вел денщик покойного Дмитрия Осиповича, а имущество охранял верный Сердар, зорко следивший, не несет ли кто чего-нибудь вкусненького, и в случае обнаружения такового, немедля пресекавший безобразие.

– Держи, оглоед, – угостил щенка зашедший в гости Будищев.

Сердар мгновенно проглотил подношение и снова уставился на прапорщика просительными глазами, как бы говоря: «Это и всё?»

– Не наглей, – ухмыльнулся Дмитрий и пошел дальше, а будущий волкодав и гроза всех кошек покатился за ним, не теряя надежды еще что-либо упромыслить.

– Здравия желаю вашему благородию, – поприветствовал его растапливающий огонь солдат.

– Привет, Севастьян, – узнал тот денщика. – Как дела?

– Да какие тут дела, – отмахнулся служивый. – Барышни мои носу не кажут из больничных кибиток, все за ранеными ходят. Оно, конечно, дело богоугодное, но нельзя же так-то! Надобно и отдохнуть когда.

– Ничего, возьмем Геок-Тепе, тогда и отдохнем.

– Скорее бы уж, – вздохнул солдат и потрепал по голове подошедшего к нему щенка. – Что, разбойник, опять ищешь, где бы набедокурить?

– Опять? – улыбнулся Будищев.

– Снова, ваше благородие. Это ведь не собака, а божье наказание! Давеча этот паразит у отца Афанасия сапог сгрыз, пока тот спал. Чего смеетесь, батюшке заутреню служить, а он одной ногой босиком! Сплошное поношение христианской веры…

– Дмитрий Николаевич?! – обрадованно воскликнула выглянувшая из палатки баронесса.

– Я, Люсия Александровна. Добрый день!

– Здравствуйте. Вы так давно у нас не были. Если бы не ваш Шматов, то мы бы даже не знали, живы ли вы еще.

– Да что мне сделается. Лучше расскажите, как вы, как Катя, как Елизавета Дмитриевна.

– Неужели Федя ничего вам не рассказывал о нашем житье-бытье? Впрочем, заходите, я угощу вас чаем.

– С удовольствием, – не стал отказываться Будищев, – только, кажется, Севастьян еще не ставил самовар.

– Это ничего, – мягко улыбнулась барышня. – Я нагрею воды на примусе.

– На чем? – удивился прапорщик.

– Это такое приспособление, – охотно пояснила баронесса. – Его совсем недавно прислали госпоже Милютиной из Петербурга. Очень удобная вещь. Вы, наверное, о таком еще и не слышали?

– Да как вам сказать… – улыбнулся Дмитрий.

– Господи, какая же я глупая! – всплеснула руками баронесса. – Да ведь на нем клеймо фабрики Барановского – Будищева. Дмитрий Николаевич, не смейтесь!

– Не буду, – сделал честные глаза моряк, внимательно рассматривая чудо техники.

Аппарат был несколько больше, чем он рассчитывал, но все же довольно компактен, чтобы им без особого труда могли управляться женщины. Как и все в этом времени, украшен витиеватыми узорами, но в общем и целом вещь получилась вполне утилитарная. Значит, кузены Барановские не теряли зря времени и все-таки внедрили очередное его изобретение.

– А почему такое название, «примус»? – поинтересовалась девушка, нагнетая давление ручным насосом.

– А я знаю? – мягко отстранил ее Дмитрий, после чего выполнил все необходимые процедуры и поджег форсунку.

– Какая прелесть! – едва не захлопала в ладоши Люсия. – Я как вспомню, сколько сил требовалось для того, чтобы растопить хотя бы небольшой костерок. Если нам не помогали солдаты, то мы с Катей рисковали остаться голодными…

В порыве чувств она не удержалась и, подскочив к Будищеву, встала на цыпочки и попыталась его поцеловать в щеку, но как-то так получилось, что тот повернулся и их губы встретились. Это был всего краткий миг, но он показался обоим вечностью.

– Теперь ваш брат точно вызовет меня на дуэль, – неожиданно охрипшим голосом сказал Дмитрий.

– Пусть только попробует! – тихо ответила баронесса. – Я взрослая и вполне самостоятельная женщина, а потому могу сама определять свою судьбу. К тому же вы и так пощадили его, хотя это стоило вам репутации. Да-да, не спорьте, я знаю, чем вы пожертвовали ради меня…

В другое время Будищева, возможно, удивило бы, что эта жертва была ради Люсии, но только не теперь. Вот уже более полугода единственными женщинами, встречавшимися ему, были местные туркменки, с их своеобразной внешностью и понятиями о гигиене. А тут рядом стояла молодая девушка и смотрела на него пронзительными, глубокими как омут глазами. Он не видел ни мешковатого и много раз штопанного платья, ни ее огрубевших от тяжелой работы в госпитале рук, ни усталости на ее безгранично милом личике.

Сейчас не было ни выслужившегося из нижних чинов начинающего предпринимателя и аристократки – дочери придворного банкира. Нет, только он и она.