Книга Тропа смерти - Ярослав Коваль

— Это я заказала сделать, — смутилась Моресна. — Когда мне сообщили, что ты в порядке, и принесли деньги.

— Очень здорово! Мне нравится.

— Я приготовила тебе чистую одежду. Поешь или сначала помоешься?

— Второе. Весь пыльный, потный. Есть горячая вода?

— Сколько угодно!

Поливая меня из кувшина, жена рассказывала, что вскоре после нашего с Аштией и Ниршавом исчезновения к ней прислали вестового с сообщением и сравнительно небольшой суммой денег. В дальнейшем деньги приносили аккуратно, а вместе с ними — известия: «Нет, пока не нашли», «Нет, ищут». Один из вестовых честно признался, что если бы я пропал один, меня вероятнее всего сразу признали бы умершим, выплатили вдове положенную компенсацию и забыли об этом. Но, поскольку вместе со мной пропала такая «шишка», как госпожа Солор, поиски никто не собирался бросать. И потому, как положено, выплачивали Моресне полную мою зарплату, а не частичную, как до исчезновения.

— Я опасался, что твой отец тут же тебя замуж выпихнет, — сказал я, с наслаждением растираясь полотенцем.

— После смерти супруга положено год ждать, — ответила жена. — А потом бы, наверное, попробовал выдать замуж. Но ведь ты жив, и не о чем тут больше говорить…

— Это да. Ну, что у нас там на ужин?

Уют и покой — вот, собственно, и всё, чего мне сейчас хотелось по-настоящему. Жена, наверное, это чувствовала, а может, просто знала наверняка. Когда Моресна молча хлопотала по хозяйству или рассказывала мелкие местные новости, она становилась такой же составляющей частью домашнего уюта, как чистые простыни и полотенца, вкусная еда, ароматы обжитого, содержащегося в полнейшем порядке житья. Мир этого дома без неё был бы неполным.

Но сейчас, в этот момент, мне вдруг стало любопытно понять, о чём же на самом деле думает моя супруга. Может быть, в мысли женщины и не стоит глубоко вникать, но сейчас, когда голод был утолён восхитительными домашними яствами, и я, чистый, переодетый в чистое, растянулся на мягкой постели, которой только коснись рукой — и уже рухнешь в сон, захотелось большего. В конце концов, то же самое может обеспечить и служанка, которая придёт, сделает на совесть свою работу и удалится к собственным семейным делам и семейным отношениям.

Жена ведь — это не та неведомая сила, которая создаёт чистоту из холостяцкого свинарника, претворяет во вкусное блюдо десяток разрозненных ингредиентов, которые сами собой ни во что цельное не складываются, не тот незримый ветер, что вышибает грязь из ношеных рубашек и превращает скомканное в глаженое. Это ещё и уют в душе, это мягкое облако, в которое можно рухнуть мыслями и чувствами, оставив за его пределами ссоры с коллегами, неприятности с начальством, проблемы с соседями.

Это — гармония души и тела, сосредоточенная в разговоре и, может быть, даже просто в прикосновении к этому милому ладному существу с длинными косами, большими глазами и странными заботами.

Повернувшись на бок, я наблюдал, как Моресна складывает в огромный таз грязную посуду.

— Скажи, а ты-то сама рада, что я жив? Что я вернулся?

— Конечно, рада, — жена заглянула в спальню, остановилась в дверях. — Как же иначе?

— Значит, ты любишь меня?

— Я… Хотела бы тебя полюбить.

— Что-то мешает?

— Нет, конечно. Ничто не мешает.

— Тогда, наверное, от желания до осуществления не возникнет затруднений? — пошутил я.

Меня очень успокаивала мысль, что здесь, в Империи, не принято говорить вежливые уклончивые вещи просто потому, что так принято, и всё. Скорее всего, жена думает именно так, как говорит.

Это приносило гармонию в мой дом.

Наутро, скорее после рассвета, я уже был у дома госпожи Солор. Привратник впустил меня в холл с радушным выражением лица, словно старого доброго знакомца, поздравил с благополучным возвращением из демонического мира. Уточнил, правда ли демоны только и мечтают, как бы вцепиться человеку в горло, получил от меня подтверждение и, совершенно успокоившись, пригласил проследовать в кабинет госпожи Аштии.

— Она уже поднялась?

— Госпожа Солор ранняя птица. Она поднимается поздно лишь в те дни, когда у неё не предвидится вообще никакой работы.

— Но не тогда, когда у меня гостят родственники, — произнесла Аштия, появляясь на верху лестницы. — Доброе утро, Серт. Поднимайся. Проходи в кабинет.

— Надеюсь, ты не на меня намекнула?

— Нет, конечно. Я говорила о родственниках, которых не выбирают. О родственниках по крови. Присаживайся. Вот здесь, возле стола. Ты завтракал? Могу приказать подать.

— Нет, спасибо. Сыт.

— Тогда давай обсудим перспективы твоей дальнейшей карьеры. Как понимаю, карьера военного тебя вполне устраивает?

— Да меня и работа телохранителя устраивала.

Аштия взглянула на меня с улыбкой.

— Вот уж не думаю. Возиться с капризной бабёнкой — кому из мужчин понравится?

— Может, тому, кто в неё влюбится?

— Не намекаешь ли ты?..

— Избави боже! У меня всё в порядке в семейной жизни.

— Ну и хорошо. Деньги твоей жене выплачивали аккуратно? Вот и замечательно… Как смотришь на то, чтоб возглавить пехотное подразделение обхода? Эти войска предназначены для разных операций, но, как правило, им поручается проводить рейды по тылам противника, вести разведку, брать потайные ходы из замков и городов и так далее? Твоя необычность и нестандартный взгляд на ситуацию там могут быть чрезвычайно полезны. Что скажешь?

— А я решил, что моя судьба — шестая пехотная группа.

— Ну, на шестую группу я всегда найду офицера. А тебя надо использовать рационально. Разумеется, понимаю, что сразу ты ответить не можешь, тебе нужно ознакомиться с вопросом. Вот там, в соседней комнате, устраивайся в кресле. Вот вода… Вот бумаги. Изучай. Ты ведь читаешь по-нашему?

— Только если написано разборчиво.

— Там написано разборчиво. Если что-нибудь понадобится, можешь обратиться к кому-нибудь из слуг. Если будут вопросы, спрашивай. Я буду здесь сидеть, разбирать бумаги. Одних счетов за время моего отсутствия набралось столько, что полдня подписывать придётся. И не только счетов.

— Конечно. — Я принял из её рук толстенную папку и устроился в соседней комнате в уютнейшем кресле, рядом с графином воды и печеньем в вазочке. Шрифт оказался не просто разборчивым — чётким. Видимо, бумаги были не написаны, а отпечатаны. Я проползал по строкам взглядом почти так же бегло, как у себя на родине читал по-английски. Даже, пожалуй, увереннее. И с каждой страницей становилось только легче.

Некоторое время тишину нарушал лишь шорох бумаг у меня и в комнате по соседству, сдержанный шум просыпающегося большого дома да щебет птиц и шелест крон за окном. Счастье, что окно выходило в сад, а не на улицу, иначе спектр слышимого был бы намного богаче.