Книга Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Не только враг, — напомнил Виконт. — Все оказавшиеся в зоне действия прибора.

— Ерунда, доработаете. Зря, что ли, лабораторию дали?!

— Работы, конечно, ведутся, но профессор Дехтерев мне не доверяет.

— Ясное дело, не доверяет, — возбужденно перебил Шапошников. — Потому что не он вас подыскал, а наркомат обороны прислал. Стало быть, как говаривали в прежние времена, вы — око государево. Но тут уж, Сергей Владиславович, я помочь не могу, а вам и карты в руки — расположите к себе профессора.

Автомобиль остановился в теснине Большого Гнездниковского переулка рядом со старой усадьбой Римского — Корсакова. Нависающая громада тучереза здесь казалась горным кряжем, а сам переулок — глухим ущельем.

— Экий домище! — выходя из машины, вскинул руки Шапошников. — Вот оно — будущее — то!

Спустя минуту лифт уже возносил командарма и доктора на крышу, где цвела сирень, играл духовой оркестр и суетились меж столиками лощеные официанты.

— Под вечер еще кино будут показывать, — занимая место, сообщил Шапошников с таким видом, будто устройство в ресторане открытого кинозала — его собственная затея. — Сегодня у нас итальянская кухня. Значит, рекомендую попробовать жареного молодого ягненка с шафрановым соусом, минестроне с ломтиками поджаренного хлеба и оливковым маслом, пельмени по — ломбардски и на десерт, пожалуй, апельсиновый шербет Екатерины Медичи.

— На ваше усмотрение. — Виконт демонстративно подтянул ремень портупеи.

— Ну, полноте, полноте. Революция делалась как раз для того, чтобы каждый мог хорошо покушать. Так что нечего постничать.

Командарм подозвал официанта и сделал заказ.

— А теперь, — дождавшись, когда первые блюда оказались на столе, заговорил Шапошников, — давайте вернемся к Татьяне Михайловне. Вы были правы. Ее ищут. И более того — ищут действительно в Москве. Она с неким Судаковым совсем недавно скрывалась в Володином подмосковном имении… В смысле, Владимира Игнатьевича. Их там обложили, как волков флажками. Но этот Судаков чертовски ловок. Ему и Татьяне Михайловне удалось прорваться. Я отдал распоряжение всем воинским патрулям всматриваться в лица молодых женщин и задерживать всех подозрительных. Рисунок ваш мы уже размножили и раздали.

— Быстро…

— А вы как думали? Так вот, минут за двадцать до того, как вы ко мне приехали, звонили из оперативного отдела наркомата по военным и морским делам. Один из часовых утверждает, что видел Татьяну Михайловну дня три назад, то есть еще до облавы. Я думаю, она выходила на разведку — искала новое убежище.

— Почему вы так полагаете?

— А как иначе? Не святым же иконам помолиться она сюда приехала. К тому же я этот дом с Зубовской аптекой знаю. Татьяна Михайловна еще в Тифлисе рассказывала, что в нем ее тетка жила. Значит, сама Таня где — то здесь поблизости. Кречетниковы — род старинный, знатный. Наверняка друзья ее и родичи на окраинах не селились. Диспозиция следующая: мои люди перекроют центр, а вы, Сергей Владиславович, хоть из кожи вылезьте, хоть на животе танцуйте, а к профессору в доверие войдите. Неспроста же для него Татьяну Михайловну ловят. Если что узнаете, пусть ваш ординарец летит ко мне пулей. А я на всякий случай распоряжусь — у особняка днем и ночью патруль дежурить будет. Приказ, ясен?

— Так точно.

— Вот и выполняйте. А теперь макайте, макайте хлебцы в масло — очень рекомендую. Минестроне тут отменное. Между прочим, любимое блюдо Леонардо да Винчи.

ГЛАВА 24

«Приукрашивать войну — все равно что развешивать рождественские гирлянды в преисподней».

А.И. Деникин

Конец мая 1924

Полковник Варрава жестом фокусника выложил на стол документы:

— Вот, пожалуйста, Владимир Игнатьевич! Все, как вы заказывали! Здесь удостоверение капитана дефензивы[30]Владзимежа Михульского. Можете не волноваться — документ самый что ни на есть настоящий! Спасибо нашим друзьям в Варшаве — при случае никто не будет задавать лишних вопросов: кто вы и что делаете в приграничной полосе.

— Хорошо, — кивнул генерал Згурский. — В прошлый раз с этим были определенные трудности.

— Вот и я подумал: три дюжины грибников с военной выправкой, да при оружии — тут надежное прикрытие необходимо. Идем дальше. Офицерская книжка первой дивизии Бэй — Булак — Балаховича на имя Владимира Ивановича Шестоперова, подполковника, кавалера и прочая, прочая, прочая. Прошу любить и жаловать.

— Спасибо, хорошая работа.

— Ну что вы, это ерунда! Почти ничего не стоило. А вот с этим было сложнее. — Георгий Никитич развернул удостоверение с потертой советской эмблемой на обложке. — Особоуполномоченный ГПУ Владимир Янко.

— Да… — разглядываю собственную фотографию под серпасто — молоткастой печатью, покачал головой Згурский. — Тонкая работа.

— Труднее всего было вывести следы крови. Если желаете, есть красноармейская форма. Даже орден Красного Знамени имеется.

— Думаю, это лишнее. Не стоит привлекать особого внимания. Неудобно, конечно, но обмундированием, если что, придется разжиться уже по ту сторону границы. Что у нас с деньгами?

— Спасибо террористам генерала Кутепова — деньги есть.

— Хорошо. А какова судьба хозяина этого удостоверения? — Згурский указал на «корочку» подполковника.

— Получив на руки деньги, он моментально купил билет в Прагу и отбыл туда, не предупреждая никого из «дровосеков». Я отослал распоряжение Комаровскому зачислить его в штат коммивояжером.

— Значит, его исчезновение не удивит и при случае будет вполне проверяемо. Кстати, Георгий Никитич, отпишите Комаровскому, чтобы готовил засылку Шведова.

— Жалко подполковника.

— Жалко, — согласился Згурский. — Но если бы он и его люди лучше стреляли, возможно, сегодняшние действия не понадобились бы. Так что пишите.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — со вздохом сказал Варрава.

— Ответственность за проведение этого этапа операции я возлагаю на руководство нашего пражского филиала. — Згурский открыл окно своего кабинета.

Благоухал май, цвели розы, слышался чей — то смех. Владимир Игнатьевич прикрыл глаза. Перед ним вновь предстала заполненная народом шумная набережная праздничной Ниццы.

— …Как здесь хорошо, Володенька. Как восхитительно! — Танечка Кречетникова, юная, тонкая, грациозная, как первый весенний ландыш, кружилась по мраморным плитам, заразительно смеясь, радуясь солнцу и морю, наполненному блеском волн. — Так будет всегда, ведь правда же, Володенька?

Это был третий или четвертый день их знакомства. Сначала Згурский решил, что ослышался. Он — не юный мальчишка, боевой офицер, прошедший уже две войны, форсировавший реки крови, — и эта девочка… Должно быть, она оговорилась, назвав его так ласково. Но имя прозвучало вновь, и подполковник Згурский моментально понял, что окружен, разбит и взят в плен. Понял, что его больше не жжет холодный пламень что сердце стучит, и нет счастья большего, чем глядеть в ее глаза и ловить ее улыбку…