Книга Леонид Гайдай - Евгений Новицкий

В 2008 году автор этой книги опубликовал в литературном журнале «Волга» свой сатирический роман «MEFИCTOFEЛb FOREVER». В него входит несколько вставных пародийных текстов, в основном высмеивающих стиль антисоветских статей и монографий, в девяностые и двухтысячные годы в обилии выходивших из-под перьев бессчетного множества либеральных публицистов.

Один из таких издевательских текстов, написанных специально для романа, полностью посвящен творчеству Леонида Гайдая. В порядке шутки биограф рискует процитировать здесь этот свой давний юмористический опыт. Тем самым мы лишний раз продемонстрируем, что произведения Гайдая, как и всякого большого художника, открыты для самых разных интерпретаций — даже диаметрально противоположных.

При этом, конечно, очевидно, что в реальности Леониду Гайдаю никакое тайное или явное «диссидентство» свойственно не было. На вопрос корреспондента «Известий»: «Гайдай был советский человек?» — Нина Гребешкова отвечала: «Абсолютно. Но он ненавидел чиновников, которые глумились над людьми, показывая свою власть. Очень радовался перестройке, но о Горбачеве повторял: «Много говорит — делать надо». Но добавлял: «Но он же совсем один». А в 1993-м больной, с высокой температурой собрался идти на митинг демократов на Тверскую. Я его, конечно, не пустила».

Из этих слов следует, что в повседневной жизни Гайдая нельзя было назвать аполитичным человеком. Но мы настаиваем, что в его творчестве (за исключением двух последних картин) не было никаких подспудных акцентов на политических вопросах. Нижеприведенная «монография» вымышленного автора (героя вышеозначенного романа) нарочито написана так, что нет поводов усомниться в ее ироничности. Однако нам приходилось встречать в СМИ почти аналогичные тексты о Гайдае и других деятелях советской культуры, написанные на полном серьезе. Ну так что же, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Или, если говорить более современным языком, каждый по-своему с ума сходит.

«Фильмы Леонида Гайдая

как образцы латентно-диссидентской

официальной советской культуры

Леонид Гайдай — настоящий феномен. Этот советский режиссер в течение десятилетия снял ряд великолепных, не превзойденных никем в мире кинокомедий. В период с 1965 по 1973 год из-под его камеры вышло пять абсолютных шедевров мирового кинематографа: «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»; «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика»; «Бриллиантовая рука»; «12 стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию».

Не все, однако, зрители внимательны к картинам Гайдая настолько, чтобы видеть в них второй, третий, четвертый и десятый смысловой план. Но следует помнить, что без многоплановости истинно выдающихся произведений искусства не бывает.

Мы остановимся лишь на одной из таких подтекстовых (подкадровых) областей гайдаевского творчества. Речь идет о латентно-диссидентском наполнении каждой картины режиссера. Гайдай как образованнейший и прогрессивный человек своего времени не мог не сочувствовать антитоталитарным, антисоветским настроениям. Свою миссию он, видимо, видел в том, чтобы со всем талантом комедиографа украсить официальную культуру диссидентскими намеками и скрытыми насмешками над советской властью.

Разберем же наиболее известные работы Леонида Гайдая именно с этой точки зрения.

1. «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» («Напарник») (1965)

Киноновелла «Напарник» — это художественный результат «оттепельных» надежд интеллигенции. Нельзя не заметить бросающуюся в глаза аллегорию, на которой построена эта короткометражка: борьба Шурика — Хрущева и Верзилы — Сталина.

Роль Верзилы не случайно досталась добродушному Алексею Смирнову (хотя вначале ее планировали доверить угрюмому Михаилу Пуговкину). Внешнее обаяние Смирнова напоминает того симпатичного усача Сталина, который глядел на свой народ с портретов и киноэкранов.

Александр Демьяненко же воплощает собой этакого облагороженного интеллектом Никиту Сергеевича, который путем первоначальных уступок и закулисных манипуляций приходит-таки к развенчанию культа личности, олицетворением чего служит в фильме сцена с поркой Верзилы.

Плоский и грубый юмор Верзилы отчетливо напоминает о несносном неостроумии г-на Сталина. В книге Бориса Бажанова «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» (1930) читаем:

«Ничего остроумного Сталин никогда не говорит. За все годы работы с ним я только один раз слышал, как он пытался сострить. Это было так. Товстуха (заведующий секретным отделом ЦК ВКП(б). — Е. Я.) и я, мы стоим и разговариваем в кабинете Мехлиса — Каннера (первый — заведующий бюро секретариата ЦК в 1920-х годах, второй — секретарь Сталина по тяжелой промышленности. — Е. Я). Выходит из своего кабинета Сталин. Вид у него чрезвычайно важный и торжественный; к тому же он подымает палец правой руки. Мы умолкаем в ожидании чего-то очень важного. «Товстуха, — говорит Сталин, — у моей матери козел был — точь-в-точь как ты; только без пенсне ходил». После чего он поворачивается и уходит к себе в кабинет. Товстуха подобострастно хихикает».

Как тут не вспомнить дубовые Верзилины хохмы из серии «Кто не работает, тот ест» или его безвкусные пинки, достающиеся Шурику, когда тот в поте лица трудится на благо стройки (читай: Родины)!

Восстановим же эту замечательную киноновеллу в памяти с самого начала и во всех подробностях.

«Если я встану, ты у меня ляжешь»; «У вас несчастные случаи на стройке были? Будут!»; «Скоро на тебя наденут деревянный макинтош и в твоем доме будет играть музыка. Но ты ее не услышишь» — все эти фразы отдают самомнением, самодурством и маниакальностью Сталина, следствием которых явились губительные репрессии. Такой значительный художник, как Гайдай, разумеется, не мог не откликнуться на постыдное прошлое дерзким памфлетом.

«А она что — дети или инвалиды?» — в этой гнусно-софистической реплике так и слышится грузинский акцент усатого мракобеса.

Вспомним сцену в автобусе. «А я готовлюсь стать отцом», — произносит Верзила. «…Отцом народов», — заканчивает про себя понимающий зритель. Мы помним, что стройка в этой киноновелле суть сжатый в басню СССР. Коварные планы Сталина, как известно, зародились в его низколобой голове задолго до того, как он пришел к власти. Историческая продуманность «Напарника» восхитительна.

Изумительная гайдаевская стилизация под фильмы о Великой Отечественной войне в одной из сцен погони тоже здесь не случайна. Известно, что Сталин в ВОВ либо отлеживался в Кремле, либо продолжал заниматься политическими устранениями. Хрущев, как и Шурик в «Напарнике», чудом выжил в обеих войнах — и в народной, и во «внутрицеховой». Здесь не место останавливаться на всём многообразии гайдаевского мира (глубина смыслов и кадров, ювелирная обработка каждой реплики, удивительный монтаж и «клиповые» съемки под виртуозную зацепинскую музыку), но отметим, что режиссер строит большую часть сцен как минимум в двояком плане: в сатирически-исто-рическом и в пародирующем клишированные жанры соцреализма.

Эпизод с одной туфлей, которую Шурик оставил Верзиле, когда украл у него одежду, дает понять, что Гайдай как истый диссидент хорошо был знаком с запрещенной в СССР литературой. Ибо в точно такой же ситуации оказался Годунов-Чердынцев в пятой главе романа Владимира Набокова «Дар» (1937):