Книга Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели - Василий Звягинцев

Пароход и яхта обменялись гудками и разошлись, «как в море корабли».

С тех пор как открылась для движения поездов Транссибирская магистраль, желающих путешествовать с Дальнего Востока в столицы и центральные губернии морем сильно поубавилось. Билеты на весь маршрут покупали только истинные любители экзотики да люди, которым доктор прописал оздоровительную прогулку через три океана. Пассажиры обычно подбирались промежуточные, до тех портов, с которыми иного сообщения не было. Из Владивостока до Шанхая, оттуда до Сингапура, с Сингапура на Маврикий и так далее.

Это Кирсанова вполне устраивало.

Капитан Челноков отвел каждому по каюте в надстройке. Не тот, естественно, уровень комфорта, которым попользовались офицеры в люксах «Валгаллы», но вполне прилично. Люди же все были родом из этого, все еще девятнадцатого века. Гальюн один на всех, в конце коридора, душ тоже один, зато — с пресной водой. Экипаж мылся забортной.

До Петербурга в первом классе плыл только действительный статский советник Ермолаев Евгений Лаврентьевич с женой Полиной Ивановной и двумя сыновьями, одиннадцати и тринадцати лет. Выслужив полный пенсион и кое-что подкопив на службе, решил напоследок мир посмотреть и детям показать. Другой раз вряд ли доведется.

Обедали за капитанским столом этим же составом. Разнообразная публика, населявшая двухместные каюты ниже палубы, кормилась вместе с помощником и штурманами.

Угощали, впрочем, почти одинаково. Камбуз на «Царице» был общий. Различались только напитки и закуски.

Чиновник оказался очень приличным человеком, около шестидесяти лет, всю жизнь прослужившим по судебному ведомству, но сохранившим крепкое здоровье и своеобразный юмор в духе Салтыкова-Щедрина. Супруга была лет на двадцать младше, круглолица и смешлива. В такой компании и до самого Питера плыть было бы необременительно.

К первому табльдоту[101]Кирсанов выставил две бутылки шампанского и наилучший коньяк, который прихватил из винных погребов «Валгаллы» для подобных случаев. Если изображаешь богатого коммерсанта, нужно соответствовать. Давыдов сыпал анекдотами предвоенной (1910–1914 гг.) поры, никем здесь не слыханными, но попадающими в общий тон. Более поздние вызвали бы только тягостное недоумение. Имел успех.

Допив чай, пусть и лучших китайских сортов, но сильно уже отдающий затхлостью цистерн, Павел Васильевич указал капитану глазами, что самое время поговорить о делах.

Трехкомнатное помещение Челнокова, мало уступавшее хорошей городской квартире (да и как иначе, попробуйте жить в море восемь месяцев из двенадцати), удивило Кирсанова обилием книг. Он даже отвлекся от главной темы, рассматривая корешки.

— Почитываем, да, почитываем, — довольным голосом ответил капитан, увидев его интерес. — Только вы уж меня просветите. Что за интерес у уважаемого мною ведомства в их Кейптауне?

— Газеты давно читали? — спросил Кирсанов, отходя от полок и садясь в кресло напротив Геннадия Арсеньевича, снова задымившего хорошей, а главное — сухой папиросой. В тропиках не только одежда, но и табак мгновенно сыреет, покрывается плесенью. Нормального же хьюмидора, герметичного, с термометром и гигрометром, у капитана не было.

— Самые свежие — в Шанхае. Двухнедельной давности.

— Тогда вы ничего не знаете, — и в коротких словах передал то, что случилось позже.

— Интересно, — протянул Челноков. — Ничего против не имею. А вы — как раз по этому поводу?

— Если начинаются события международного, более того — исторического масштаба, нельзя оставлять их без присмотра, — туманно ответил Кирсанов.

— Понимаю, — сказал капитан. — Объясните, что требуется от меня.

Павел объяснил, легким намеком присовокупив, что старания капитана не будут забыты.

— Ерунда это, — отмахнулся тот. — Больше того, что есть сейчас, мне не нужно. Ордена, чины — все тлен.

— Совершенно согласен. Но какой-никакой капиталец за спиной гораздо полезнее для нервов, чем пустой карман. Что никак не отменяет усердия и патриотизма. Пассажиры до Кейптауна у вас есть?

— Нет.

— Очень хорошо. Мы — сойдем. Вместе со всеми, кто решит погулять по городу. И — не вернемся. Наш багаж хорошо бы сгрузить так, чтобы это никому не бросилось в глаза. Например, с катера миль за десять-пятнадцать до порта. Сделаем?

— Контрабанда? — привычно насторожился капитан.

— Какая контрабанда, — расплылся в улыбке Кирсанов. — Просто оружие. Могу предъявить, хоть сейчас. Причем оружие личное, не для продажи. Много, конечно, так условия требуют.

— Это меня совсем не касается, — сказал Челноков, посуровев лицом. — Но сделаем. Вспомогательным крейсерам, о чем вы, конечно, знаете, приходится пушки в угольных ямах возить, на случай внезапной войны.

— Что тут не знать, знаю, конечно. Интересы Империи требуют. А то, на самом деле, альбионцы эти заняли все морские пути и воображают, что лучше всех. Пора разобраться по справедливости. Самое время…

— У нас впереди почти двое суток. Успеем спланировать, как надо, — заверил капитан. — А пока — извините. Пора за вахтой присмотреть.

Глава восемнадцатая

Удолин почему-то не стал материализовываться у всех на глазах. Правила не позволяли или просто слегка промахнулся по месту? Он вышел из-за ближайшего дерева, такой же, как всегда, одетый в свой дорожный костюм двадцать пятого года, вполне уместный и в девяносто девятом. И там и там наряд профессора выглядел одинаково эксцентрично.

— Рад вас снова видеть, друзья, — поприветствовал он всех сразу взмахом руки. Нашел глазами подходящий валун, уселся на него, снял шляпу.

— Я вас слушаю. Теперь можете излагать подробно и не торопясь. Ментальная связь, к сожалению, деталей и нюансов не передает.

Новиков пересказал все, что успел узнать от старейшин дагонов, присовокупив собственные соображения и догадки.

Удолин не перебивал, лишь время от времени вставлял эмоционально окрашенные междометия.

— Что ж, друзья мои, — сообщил он, когда Андрей завершил свое повествование, — это даже превосходит мои надежды и предположения. Пойдемте скорее, мне не терпится прощупать мозги этих достойных старцев. Они присутствовали при строительстве пирамид! Восхитительно! Заодно подтверждается еще одна моя теория. То, что дагоны не могут жить нигде, кроме пещер и этого прелестного уголка, объясняется отнюдь не исчерпанием «жизненной силы». Все куда интереснее — их не отпускает сжимающееся время. Как-то мы с вами касались этого вопроса. Ну, можно сказать, что они оказались как бы внутри своеобразного колодца, стенки которого состоят из временно́й ткани. Причем не исторического времени, а физического. Это тема сложная, в двух словах не передашь. Но если совсем упрощая — стена такого времени ограничивает их перемещение в пространстве, одновременно защищая от времени исторического. Почему они и живут почти вечно. Но только здесь. Рано или поздно просвет колодца сойдет на ноль. И все…