Книга Не буди дьявола - Джон Вердон

Клегг листал свой отчет.

– Отпечатки протектора на парковке автомастерской “Жестянка у озера” исследуются, фотографии отосланы судебным транспортным экспертам для проверки по базам первичного и вторичного рынка. У нас есть хороший параллельный отпечаток двух колес. Надеемся на уникальную ширину колеи. – Он оторвал глаза от экрана. – Это все, что мне известно на сегодняшний момент, лейтенант.

– А не сказали, в какие сроки будет готов физический анализ письма Доброго Пастыря: чернила, бумага, год выпуска принтера, скрытые отпечатки пальцев на внешнем конверте, внутреннем конверте и так далее?

– Сказали, через час это будет понятно.

– А предупреждения потенциальным жертвам?

– Мы начинаем этот процесс. У нас есть предварительный список членов семей в материалах агента Дейкера. Я полагаю, у мисс Коразон есть свой список контактов, как подсказал мистер Гурни. Керли Медден из отдела связей с общественностью помогает составить текст.

– Она понимает задачу: срочное серьезное предупреждение, но без паники? И понимает, насколько эта задача важна?

– Она поставлена в известность.

– Хорошо. Я бы хотела видеть черновик, прежде чем будут обзванивать родственников. Эту задачу надо решить как можно скорее.

Гурни еще больше укрепился в своем мнении об этой женщине. Стресс действовал на нее как витамины. Возможно, работа была ее единственным пристрастием. И почти наверняка она хотела, чтобы все на свете происходило “как можно скорее”. Кто не спрятался – она не виновата.

Баллард оглядела присутствующих:

– Вопросы?

– Вы, похоже, одновременно держите руки на разных рычагах, – заметил Траут.

– Что еще нового я упустила?

– Я хочу сказать, что иногда нам всем необходима помощь.

– Несомненно. Пожалуйста, обращайтесь, если она вам понадобится.

Траут рассмеялся – столь же тепло и мелодично, как звучит стартер при умирающем аккумуляторе.

– Я всего лишь хотел вам напомнить, что у нас на федеральном уровне есть ресурсы, которых, возможно, нет у вас в Оберне и Саспарилье. И чем яснее становится связь между настоящим убийством и старым делом, тем большее давление на нас всех будут оказывать, призывая расследовать нынешнее дело на федеральном уровне.

– Возможно, завтра так и будет. Но не сегодня. Давайте жить сегодняшним днем.

Траут улыбнулся – так же механически, как до того смеялся.

– Я не философ, лейтенант. Я всего лишь реалист и говорю, каково положение вещей и чем непременно завершится это дело. Вы, конечно, можете это игнорировать до последнего. Но нам прямо сейчас надо обозначить некоторые общие правила и направления взаимодействия.

Баллард посмотрела на часы.

– Прямо сейчас у нас короткий перерыв на ланч. Сейчас двенадцать. Я предлагаю снова встретиться в двенадцать сорок пять и обсудить общие правила и направления взаимодействия, а также текущее положение дел, насколько позволят общие правила. – Она смягчила свой сарказм улыбкой. Кофе и автоматы с едой в этом здании чудовищные. Может быть, гостям из Олбани посоветовать, куда пойти на ланч?

– Не нужно. Мы сориентируемся, – сказал Траут.

Холденфилд казалась чем-то озабоченной, беспокойной. Ей явно было не по себе.

Дейкер выглядел так, словно бы вообще ничего не чувствовал, кроме желания прикончить всех в мире нарушителей порядка – по одному, мучительно.

Баллард и Гурни сидели в закутке, похожем по форме на подкову, в маленьком итальянском ресторанчике с баром и тремя вездесущими телеэкранами.

Оба заказали по легкой закуске и одну пиццу на двоих. Клегг остался в офисе, чтобы следить за исполнением множества задач, поставленных утром. Баллард все время молчала. Она выуживала из салата острый перец и отодвигала его на край тарелки. Найдя и достав последний перчик, она посмотрела Гурни в глаза.

– Скажите, Дэйв. Что же вы, черт возьми, задумали?

– Задайте вопрос поточнее, и я с радостью на него отвечу.

Она посмотрела на свой салат, поддела вилкой один из острых перцев, отправила его в рот, прожевала и проглотила без малейшего дискомфорта.

– Я чувствую, что вы отдаете этому делу много энергии. Очень много. Тут что-то большее, чем желание помочь девочке, увлеченной своей идеей. Так что же? Я должна это знать.

Он улыбнулся.

– Дейкер случайно не говорил вам, что РАМ хочет, чтобы я участвовал в их программе и критиковал неудавшиеся расследования?

– Что-то такое говорил.

– Так вот, я не собираюсь этого делать.

Она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом.

– Хорошо. У вас есть какой-то иной финансовый или карьерный интерес, о котором вы мне не сказали?

– Нет.

– Хорошо. Тогда что же? Что вас притягивает?

– В этом деле есть дыра – такая большая, что через нее может проехать грузовик. Такая большая, что я из-за нее не сплю ночами. Кроме того, происходили странные вещи, словно кто-то пытался убедить Ким отказаться от проекта, а меня – от участия в нем. У меня на такие поползновения всегда обратная реакция. Когда меня выталкивают за дверь, я еще больше хочу остаться в комнате.

– Я говорила вам о себе то же самое.

Она произнесла это таким спокойным голосом, что было непонятно, то ли она выражает солидарность, то ли, напротив, предостерегает от попыток ею манипулировать. И не успел Гурни понять, к чему же это было сказано, она добавила:

– Но я чувствую, что есть и другая причина. Я права?

Он взвешивал, сказать ли ей правду.

– Есть. Но мне не хочется вам о ней говорить, чтобы не выглядеть глупым, маленьким и обиженным.

Баллард пожала плечами.

– Вечный выбор, правда? Мы можем казаться умными, знающими, крутыми. Или говорить правду.

– Когда я только начал углубляться в это дело с подачи Ким Коразон, я спросил мнения Холденфилд, не захочет ли агент Траут услышать мои мысли об этом деле.

– И она сказала, что не захочет, потому что вы больше не служите в правоохранительных органах?

– Хуже. “Ты шутишь” – вот что она сказала. Такая короткая фраза. И такая болезненная. Наверное, эта причина кажется безумной, но именно поэтому я решил не ослаблять хватки и не отступаться.

– Конечно, это безумная причина. Но зато теперь я знаю, что стоит за вашим рвением. – Она съела второй перец. – Вы все возвращаетесь к этой дыре, потому что она не дает вам спать ночами. Какие же вопросы мучают вас в два часа ночи?

Ему не пришлось задумываться над ответом.

– Главных – три. Во-первых, время. Почему эти убийства начались именно тогда, весной двухтысячного года? Во-вторых, какие линии следствия были прерваны или даже не начаты из-за появления манифеста? В-третьих, почему для прикрытия реального положения дел был выбран именно такой мотив – “уничтожить алчных богачей”?