Книга Табель первокурсницы - Аня Сокол

– Крупные сосуды не задеты, иначе бы не довезли, только мягкие ткани. Недели через три, если не будет заражения, уже танцевать сможет, – с этими словами мужчина резким движением вытащил широкую щепу из бедра брата.

Тот даже закричать не успел. Аньес, что помогала целителю, закатила глаза и опустилась на пол с деревянным стуком. Матушка покачнулась, но устояла.

Дверь закрылась, я оглянулась на сидящего в кресле Мэрдока. Сокурсник дремал, запрокинув голову.

Миссис Эванс вывела покачивающуюся горничную…

– Ну вот, почти все, дайте вина болезному, а то что-то бледный, – проговорил целитель, орудуя иглой.

Брат простонал в ответ что-то не предназначенное для дам.

Со второго этажа спустился отец с мокрой головой, в чистой одежде. Рассеянно потрепал меня по плечу и вошел в спальню брата, такую же детскую, как и моя.

– Заваривать траву три раза в день и менять повязки. Иначе может быть нагноение, – услышала я голос целителя, а что ответила ему матушка, не разобрала.

Лиди принесла чистую одежду и вынесла таз с грязно-розовой водой, в котором плавал тот злосчастный обломок.

– Постойте, – раздался вдруг отнюдь не сонный голос сокурсника.

Горничная покосилась на меня, но все же остановилась. Хоторн встал, а потом вдруг совершил невозможное. Он выудил из грязной, пахнущей кровью воды обломок деревянной распорки и понюхал. Лиди попятилась.

– Граф Хоторн? – спросила я.

Дверь в спальню брата снова открылась, и в коридор вышел отец.

– Я еще не пожал вам руку, граф, – проговорил он, протягивая ладонь.

Сокурсник поднял голову и, словно во сне, пожал ладонь отца, а потом заговорил, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, словно боялся передумать:

– Обвал не случаен. – Он выставил вперед обломок деревяшки.

Говорят, крестьяне с такими кольями на болотные души охотятся, вымачивают в козлиной крови. Правда, не поймали еще ни одной души.

– Повтори, – нахмурился папенька.

– Леди Ивидель, – повернулся ко мне сокурсник, протягивая кол, – ничего необычного в дереве не ощущаете?

Папенька продолжал хмуриться. Я осторожно коснулась щепки и потянулась силой к волокнам. Ничего необычного, деревяшка и деревяшка, кое-где уже начавшая гнить, старая, так легко представить, что ее касались тысячи рук и отполировали почти до блеска, она очень долго соседствовала с камнем, пока… Девы, магические изменения! Они всегда оставляют следы, как их ни скрывай и ни искажай.

– «Звуковой удар» и «магическое стекло»? – Я посмотрела на Мэрдока. – Немного не такой, как использовала Рут, не крик, а, скорее, узконаправленная волна, точнее не скажу, и… – теперь уже хмурилась я. – Но это значит… это значит, что шахта обрушилась не от времени.

– Туда положили заряд, – кивнул Хоторн. – Думаю, что не один.

Все еще стоявшая в коридоре Лиди уронила таз, и окровавленная вода, лизнув папенькины сапоги, стала быстро впитываться в ковер.

– Девы! – всплеснула руками горничная. – Да неужто кто-то осмелился…

– Иди к себе, – скомандовал отец, и она, подняв таз и продолжая что-то бубнить под нос, быстро скрылась в крыле для слуг.

– Лиди сейчас всем разболтает, – предупредила я, но граф Астер только отмахнулся.

– Продолжай, – приказал он сокурснику.

– Честно говоря, чтобы узнать подробнее, придется вернуться в шахту. – Я заметила, как парень передернул плечами. – Лучше всего сохранить это, – он указал на деревяшку, – и вызвать серых псов, они скажут больше, да и сделают все по закону.

– В моем графстве один закон, – ответил отец. – Это я. Сами разберемся.

– Как будет угодно, – поклонился Мэрдок. – Могу добавить только одно: не знаю, отчего сработал первый заряд, что послужило причиной завала, а вот второй сработал не сам.

– Не сам? – прищурился отец.

– Нужен детонатор, что ударит по капсюлю, – стала объяснять я, но папенька все еще смотрел на сокурсника.

– Этим детонатором вполне могла стать кровь Астеров. Сами сказали, что ваш сын полез первым… – Хоторн замолчал, предлагая нам сделать выводы.

– Но это невозможно, – покачала я головой. – Заряды кто-то должен установить, и этого кого-то обязательно видели бы, шахтеры знают друг друга в лицо, и чужак…

– Непременно привлечет к себе внимание, – закончил папенька. – И к тому же нужно знать, куда устанавливать заряд, иначе толку не будет. А это значит, что поработал свой.

Мы замолчали, и было в этом молчании что-то неправильное. Что-то тревожное.

– Кто-то пытался убить моих сына и мужа? – раздался обманчиво мягкий голос матушки.

Мы повернулись. Бледная графиня стояла в дверях, яростно комкая в руках носовой платок.

– Кто-то пытался убить тебя, Максаим?

Не знаю, что бы ответил ей отец. Возможно, придумал бы отговорку или, рассмеявшись, обратил все в шутку, которая вряд ли пришлась бы маменьке по душе. Но сегодня в Илистой Норе все шло совсем не так, как нужно. Сегодня первую скрипку играли отнюдь не люди, и жалко, что я смогла оценить это далеко не сразу.

Раздался крик. Испуганный, женский, он перешел в визг и тут же захлебнулся. Залаяли собаки, кто-то зарычал, кто-то помянул Дев, а потом…

– Тень демона! – закричали на улице. И люди, как эхо, стали повторять: «Тень демона! Тень демона!»

И было в этом крике что-то помимо страха. В нем было удовлетворение.

Маменька побледнела еще больше. Не берусь судить, но, кажется, я тоже.

Про тень демона нам рассказывала старая Туйма. В этом же самом доме, когда бревенчатые стены стонали от снежной пурги, а пламя в камине казалось таким теплым и родным. Возможно, это предвещало пробуждение силы, а возможно, в тот зимний вечер нам с братом просто было хорошо, и даже травяной чай не казался таким противным, как обычно.

Графиня Астер не приветствовала такие разговоры между первой и второй переменой блюд, но и не особо запрещала, сводя все к мракобесию крестьян. Отец смеялся. И только в одном случае они оба замолкали и быстро переводили разговор на другую тему – когда речь заходила о Людвиге Астере. Он был нашим троюродным или даже четвероюродным… в общем, незнамосколькоюродным прапрапрапрапрадедом. Такой же младший сын, как и наш отец. Молва гласила, что единственным его недостатком являлась женитьба на «неподходящей женщине». В этом месте Илберт всегда спрашивал, что значит «неподходящей»? Она не умела правильно ходить? Старая женщина поджимала губы и нехотя поясняла, что та была камеристкой вдовствующей графини, а потом добавляла странное и непонятное слово «мезальянс». Оно казалось мне особенно гадким, каким-то скользким, как заразная болезнь вроде болотной лихорадки. Я даже с тревогой приглядывалась к слугам матушки, боясь увидеть у них все признаки этого самого «мезальянса».