Книга Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Работа церкви с населением приняла, в частности, форму борьбы против грехов, возмущающих церковь. В 1719 году она решила бороться с плаванием по воскресеньям, хотя весьма возможно, что благоухавшие потом и прочими «ароматами» жители столицы не имели другой возможности вымыться как следует. Для пресвитерианской общественности Эдинбурга грязь была предпочтительнее, чем нарушение правила о соблюдении Божьего дня. Церковники потребовали от мэра отрядить «достаточное число солдат городской гвардии в помощь старейшинам и дьяконам, чтобы в каждое воскресенье вместе отправляться к Боннингтон-Уотер и препятствовать этому возмутительному в Божий день поведению» — имелось в виду купание в Уотер-оф-Лейте. Однако некоторые их требования были чрезмерными, как, например, когда они пытались заставить людей больше не «стоять кучками на улице, тратя время зря в пустой болтовне, тщетном и бесполезном общении», или не «уходить из города на прогулки по полям, паркам, дюнам и лугам», или даже не «входить в таверны, пивные, дома, сады и прочие места, чтобы выпить» и просто не «глазеть праздно из окон, наблюдая за суетой на улице». В искоренении этих грехов пресвитериане не преуспели.[285]

* * *

И все же, хотя в Эдинбурге имелись и такие приверженцы совершенно противоположного образа жизни, как Фергюссон и Бернс, несколько десятков лет религиозных наставлений, похоже, действительно сделали жителей города более благочестивыми. Они, в свою очередь, оказали влияние на церковь Шотландии, которая осталась плебейской в устремлениях, безыскусной, но пламенной в служении Богу по сравнению, скажем, с церковью Англии.

В Эдинбурге заседали и правящие верхи этой церкви, однако народный характер пресвитерианской религии лучше демонстрировали другие тамошние священнослужители. Преподобные Джеймс Харт из Грейфрайерс и Джеймс Уэбстер из церкви Трон осуждали Унию и в своих проповедях говорили, что поддерживающие ее священники — предатели. Когда Союз все же был заключен, непримиримые консерваторы нимало не смутились. Преподобный Джон Макларен из церкви Трон, наплевав на Вестминстер, метал громы и молнии, осуждая вмешательство англичан в дела Шотландии. Многие из священников Эдинбурга проигнорировали приказ правительства публично осудить бунт, связанный с именем Портиаса. Восстание якобитов в 1745 году заставило задуматься. Хотя священники хотели восстановить независимость Шотландии, маловероятно, чтобы условия якобитов оказались приемлемыми для пресвитериан. В церкви Святого Кутберта преподобный Нейл Маквикар изобрел собственный способ молиться за принца Чарльза Эдуарда Стюарта: «Что до великого человека, который недавно проявился среди нас, взыскуя земной короны, да обретет он вскоре венец более почетный, венец небесный». К этому времени самым популярным проповедником в Эдинбурге был преподобный Александр Уэбстер из церкви Трон, славившийся несвойственными представителям евангелического круга способностями в плане выпивки: «он мог выпить пять бутылок и не захмелеть, когда все остальные уже валились под стол». Тем не менее увлечение горячительными напитками не помешало ему провести неофициальную перепись населения Шотландии в 1755 году путем рассылки вопросников всем приходским священникам страны. Церковь постепенно поворачивалась лицом к миру. Современные ученые, приложив все усилия, не смогли найти заметных ошибок в подсчетах Уэбстера: согласно его записям, население Шотландии составляло тогда 1 265 000 человек, а население Эдинбурга — 55 000 человек.[286]

Главы церкви в Эдинбурге в итоге обычно добивались своего; это им удавалось прежде всего благодаря тому, что они не раздражали британское правительство. Более набожные пресвитериане при этом чувствовали, что их подавляют менее набожные. Со времен «эпохи убийств» имелся удобный способ решения подобных проблем: схизма. В течение полувека после заключения Союзного договора от церкви Шотландии откололись не менее четырех сект: бюргеры «старого света», бюргеры «нового света», антибюргеры «старого света» и антибюргеры «нового света». Ранее подобные сектанты навлекли бы на свою голову суровые преследования, но с 1707 года об этом не могло быть и речи. Скотт, напротив, находил совершенно очаровательным то, что их сектантство превратило национальные пороки шотландцев — тупость и талант к казуистике — в добродетели честности и постоянства.

Разница между «старым светом» и «новым» состояла в том, что первые воспринимали Ковенант как документ, обязывавший шотландцев к вечной преданности, в то время как вторые полагали, что могут приспосабливаться к изменениям. Тем временем людям, верным Ковенанту, приходилось жить в пресвитерианском государстве, и разница между бюргерами и антибюргерами состояла в желании или нежелании приносить присягу, например, заступая на службу в государственное учреждение. Названия сект дают представление об их убеждениях по этим вопросам. В ходе сессии 1752 года была образована еще одна, Освобожденная церковь, более либеральных взглядов. В качестве противовеса по-прежнему существовали камеронцы, или реформированные пресвитерианцы, даже ныне отказывающиеся признавать соглашение 1690 года, а некоторые агитировали за вооруженное сопротивление Британии. Их исключили из конгрегации в Лористон-Плейс в 1792 году, а затем они разделились уже внутри себя на «поднимающих» и «неподнимающих» (имелось в виду — поднимающих или не поднимающих хлеб во время благословения перед причастием). Сектанты были весьма активны, и к началу XIX века составляли до 40 % верующих Эдинбурга. В основном это были мастеровые и ремесленники.[287]

* * *

Одной из причин процветания этих сект была сложность для церкви в рамках Унии поддерживать свою хваленую безупречность. Коррупция проникла в нее с новой политикой, проводимой герцогами Аргайлами. Когда-то главы этого дома были мучениками-ковенантерами. Теперь они стали деистами, полагающими, что вселенной управляет, быть может, некая божественная сила, но не такая, которую можно описать с помощью понятий, принятых в христианстве. Второй герцог Аргайл также был одним из первых деятелей юнионистского режима, поддерживавшего в Шотландии спокойствие путем покровительства тем или иным избранным; этому режиму было суждено просуществовать двести пятьдесят лет. Одним из тех, кому он покровительствовал, был архитектор Уильям Адам, который перестраивал и резиденцию герцога в Эдинбурге у Кэролайн-Парка, и его великолепный феодальный замок посреди клановой территории Кэмпбеллов у Инверери в Аргайле.

Адам в собственном доме в Каугейте держал небольшой салон для интеллектуалов, куда любил приглашать выдающихся молодых кандидатов в священники церкви Шотландии. Одним из них был его племянник Уильям Робертсон, с которым мы уже встречались — впоследствии ему было суждено возглавить Эдинбургский университет. Среди других был Хью Блэр, который на вершине карьеры стал священником из Кэнонгейта, затем служил в соборе Святого Жиля; одновременно с последней должностью он также занимал кафедру риторики и изящной словесности в университете, то есть был первым профессором английского языка на Британских островах. Бывал там и Адам Фергюсон, рожденный в семье горского пастора, который отправился на юг, чтобы стать священником, но в итоге устроился в качестве профессора этики в университете. Еще один, Джон Хоум, сын секретаря городского совета Лейта и священник церкви Этельстанфорда, шокировал строгих кальвинистов, написав и поставив пьесу «Дуглас»; позднее он уехал в Лондон с тем, чтобы стать частным секретарем премьер-министра, лорда Бьюта. Джон Джардин, священник церкви Трон, наладил отношения с местными политиками, став зятем лорд-мэра Драммонда. Наконец Александр Карлайл по прозвищу «Юпитер», священник из Инвереска, знаменитый своей красотой, энергией и остроумием, оставил нам воспоминания о всех остальных посетителях этого салона. Это была славная компания, и они вспоминали студенческие годы как лучшее время в жизни. Среди самых волнующих событий было приближение к городу армии якобитов, предводительствуемой принцем Чарльзом, которому в то время было столько же, сколько и им. Они вступили добровольцами в войска, охранявшие столицу. Едва горцы заняли Эдинбург, эти войска были сразу распущены без боя. Если бы не это, нашим друзьям пришлось бы подчиниться приказу и участвовать в сражении при Престонпенсе на стороне англичан и умереть вместе с ними. История Эдинбурга тогда была бы совсем другой.[288]