Книга Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

Подробно описывая происхождение кумыкских шамхалов, авторы не пытаются ответить на некоторые вопросы, которые неизбежно возникают, если допустить даже гипотетическое родство шамхалов с «золотым родом». В частности, не поднимается вопрос, почему являясь представителями именно правящих ветвей Джучидов (потомство Бату в XIV в. и потомство Туга-Тимура в XV–XIX вв.), эти владетели не участвовали в борьбе за золотоордынский трон в смутные времена, а также почему довольствовались «скромными» северо-кавказскими владениями, не пытаясь претендовать на соседние территории; все известные нам чингисидские династии постордынского времени вели себя именно таким образом. Кроме того, нет ответа и на вопрос, почему предполагаемые Чингисиды обладали странным (для представителей «золотого рода») титулом шамхала, а не приняли ханский титул – при том, что кавказские правители ряда других династий обладали ханскими титулами, вовсе не претендуя на родство с потомками Чингис-хана.[186]

Единственное объяснение подобного настойчивого желания кумыкских исследователей объявить своих прежних правителей потомками золотоордынских ханов, на наш взгляд, желание привлечь внимание общественности к проблемам истории своего народа, ранее обладавшего собственным государством, а сегодня не имеющего даже национально-культурной автономии. В самом деле, история кумыков интересна и, безусловно, заслуживает внимания, однако попытки связать их правителей с Чингисидами выглядят настолько натянуто, что заставляют с большой долей критичности относиться и к другим изысканиям кумыкских историков в области их национальной истории.

Еще одна династия правителей «неожиданно» оказывается связанной с Чингисидами в работах казахстанского автора Ж. М. Сабитова, позиционирующего себя как ведущего специалиста по генеалогии «торе» («тура»), т. е. потомков Чингис-хана: валашские правители конца XIII–XIV вв. Опираясь на сомнительные сведения отдельных румынских, турецких и даже американских авторов, ученый выводит происхождение правителей Валахии от Беркечара – еще одного сына Джучи [Сабитов, 2008, с. 35–39]. С результатами работы кумыкских авторов эту гипотезу сближает одинаковый подход: попытки вывести генеалогию на основе сходно звучащих имен местных правителей и отдельных представителей джучидской династии, а весьма и весьма вольные допущения подаются им как установленные факты. Аналогичным образом непонятно почему эти «Чингисиды» довольствовались сравнительно небольшими владениями на Дунае и к тому же носили титул не ханов, а воевод, а затем – господарей.

Итак, можно увидеть, что благодаря изысканиям историков, которые по тем или иным причинам склонны были «обвинить» в самозванстве и узурпаторстве деятелей, которые не являлись таковыми в соответствии с историческими источниками, число лиц, бросавших вызов харизме и власти рода Чингис-хана, довольно существенно возрастает, равно как и число мнимых Чингисидов, бросивших вызов крови «золотого рода».

Заключение

Итак, нами были рассмотрены многочисленные примеры незаконных претензий на власть и захвата власти в тюрко-монгольских государствах чингисидского и постчингисидского времени, на основе которых была предпринята попытка выявить некие общие закономерности борьбы за власть тех претендентов, которые не имели прав на престол. По итогам исследования можно выделить несколько основных периодов, в которые наиболее ярко проявлялись определенные особенности борьбы за власть и средства обеспечения легитимации власти в случае незаконного занятия трона.

Первый этап мы предлагаем рассматривать как имперский – это период существования Монгольской империи и «четырех улусов», выделившихся из ее состава в результате распада, которые также являлись государствами имперского типа. Этот период, охватывающий XIII–XV вв. (хотя некоторые тюрко-монгольские имперские государственные образования распались и раньше, в XIV в.), характеризуется тем, что борьба за власть шла преимущественно между потомками Чингис-хана. Таким образом, признавалась своеобразная монополия этого рода на ханский титул и верховную власть, причем в любом из государств на пространстве распавшейся империи Чингис-хана.

Это, впрочем, не означало, что незаконных захватов власти в это время не было: многие Чингисиды занимали трон либо путем восстания против законно избранного хана, либо же игнорировали необходимость соблюдения процедуры избрания. Однако будучи ревностными приверженцами монгольского имперского законодательства («Ясы Чингис-хана»), Чингисиды не могли допустить, чтобы их обвиняли в незаконных действиях при занятии трона, поэтому использовались самые разнообразные средства, для обоснования захвата власти – от прямого апеллирования к закону и завещаниям предшественников до ссылок на свое более привилегированное положение или в крайнем случае на обвинения монарха, занимающего трон, с целью его смещения.

Второй этап, охватывающий преимущественно XV–XVIII вв. (в некоторых государствах хронологические рамки могут несколько отличаться), характеризуется окончательным распадом чингисидских империй, хотя отдельные попытки их восстановления предпринимались еще и в XVI в. Соответственно, авторитет Чингисидов падает, и они утрачивают статус единственно законных правителей в глазах своих подданных. Прямым следствием этой тенденции является вступление в борьбу за верховную власть и даже за ханские титулы претендентов нечингисидского происхождения. Поскольку, несмотря на кризис чингисидской легитимности, происхождение от Чингис-хана в качестве условия занятия трона не отменяется, новым претендентам нужны другие основания для претензий на власть, чтобы не выглядеть узурпаторами. Причем они должны быть равнозначными происхождению от «золотого рода». В результате на троны бывших чингисидских государств (вернее, государств, образовавшихся после их распада) вступают выходцы из нечингисидских династий. В качестве альтернативы чингисидскому происхождению они задействуют новые факторы легитимации, среди которых тем не менее имеется также и родство с Чингисидами (по мужской боковой или прямой женской линии), однако наравне с родством обоснованием захвата власти выступает религиозный фактор – действия в интересах религии, либо с санкции высших духовных авторитетов, а также региональный фактор: чингисидским имперским амбициям противопоставлялась защита интересов конкретного региона (что должно было склонить симпатии местных жителей к представителю региональной элиты, а не «чуждому» Чингисиду). При этом очень важно отметить, что в большинстве случаев эти факторы, во-первых, проявляются по-разному (т. е. можно выделить отдельные варианты задействования каждого из них), во-вторых, зачастую используются в комбинации – например, родство с Чингисидами в сочетании с получением инвеституры от высшего духовного лица соответствующей религии.

Наконец, третий этап, охватывающий XVI – начало ХХ в., – это эпоха иностранного владычества над большинством тюрко-монгольских государств: Османской империи над Крымским ханством, китайской империи Цин над монгольскими ханствами (в том числе и кратковременный сюзеренитет над ойратскими государствами в Тибете и Джунгарии, до времени их полной аннексии), сюзеренитет России над Казахстаном и протекторат над среднеазиатскими ханствами. В связи с этим происходит существенная трансформация политико-правовых ценностей, появляются новые факторы легитимации власти, равно как и новые основания для признания лиц, добившихся этой власти, незаконными правителями. Так, например, даже законно пришедшие к власти ханы могли утратить легитимность в глазах своих подданных, если слишком явно пользовались поддержкой и покровительством иностранных государей. В то же время воля сюзерена в этот период также становится источником власти и фактором легитимации: даже если потомственный Чингисид избирался в ханы с соблюдением всех необходимых церемоний и ритуалов, он мог быть признан узурпатором, если его не утверждали власти государства-сюзерена (естественно, узурпатором в глазах этих самых властей). Следствием жесткой политики государств-сюзеренов являлась национально-освободительная борьба, которая также становилась способом прихода к власти руководителей освободительных движений и закрепления легитимности их в глазах подданных.