Книга Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы - Владимир Поликарпов

При всем стремлении ослабить убедительность представлений об отсталости российской экономики военного времени, Н. Стоун пришел к выводу, что нельзя списать все провалы на нераспорядительность сухомлиновской администрации: важнее «то, что являлось в действительности основной проблемой, — проблема хозяйственного развития. Пушки и корабли, — пишет Стоун, — нельзя построить без предварительных больших инвестиций», размер посильных расходов, вызываемых военными приготовлениями, зависел от степени отсталости экономики.[216] Но действительно, само состояние экономики испытывало на себе действие идей, владевших умами правителей, влияние их представлений о пределах допустимого произвола в отношении собственников стратегически важных производств, а также и в отношении рабочих, занятых изготовлением вооружений. Особое правосознание верхов, основанное на иррациональной вере в самобытные устои народной и государственной жизни, ускоренно «прогрессируя» в условиях войны, расшатывало не только хозяйство империи, но и способность трудового населения переносить наглое попрание его интересов и достоинства.

За полгода до гибели правительство признавало, что не располагает для ведения войны «достаточно развитой промышленностью». При международных сравнениях обычные в наше время указания на то, что Россия по уровню промышленного развития находилась недалеко от Франции, плохо согласуются с теми данными, которые характеризуют способность французской индустрии снабжать и свою и русскую армию вооружением и боеприпасами. Признавая за военной промышленностью роль критерия для оценки внутреннего состояния любой воюющей страны, придется приложить его и к России; при этом многое может сказать о хозяйственных силах империи сопоставление с тем, каковы были результаты военного напряжения Франции.

В одном только захваченном противником районе Брие французы в 1914 г. потеряли 83% добычи железной руды, свыше 60% производства чугуна, стали и угля, 45% электроэнергии. Тем не менее к концу первого года войны французская армия была оснащена «лучше любой другой союзной армии»; она уже не испытывала недостатка в винтовках, патронах, полевых орудиях и снарядах к ним, хотя не имела излишка в орудиях и винтовках. Франция производила больше артиллерии и боеприпасов, чем Англия, снабжала ее Экспедиционный корпус орудиями и танками, большей частью самолетов, 4/5 снарядов. Американские войска, прибывшие в 1917 г. в Европу, использовали против немцев 4194 орудия. В основном (3532 ствола) это были орудия, изготовленные на французских заводах, так же как 4874 из 6364 самолетов. Потеряв 85 из 170 доменных печей, 48 из 164 мартенов, 53 из 100 конверторов, 104 прокатных стана и т. д., Франция заново создавала промышленность чугуна и стали; часть угля и железа поступала из Англии. На удерживаемой территории французы удвоили количество металлургических печей и тиглей, на 75% увеличили количество электроплавильных печей, и эта страна «почти чудесным образом» превратилась в «арсенал Антанты». К середине 1915 г. французская артиллерия располагала почти таким же количеством легких орудий, как русская, но сверх того имела 3538 тяжелых орудий (в 1916 г. 3376), промышленность выпускала в начале 1916 г. 148 тысяч 75-мм снарядов в день.

В России на территории, не затронутой непосредственно военными действиями, было сосредоточено 4/5 промышленного производства. Но из Франции Россия получала жизненно важную часть вооружения и боеприпасов, и русскому правительству приходилось вымаливать у союзника, например, тяжелую артиллерию (хотя бы старую!), боеприпасы, винтовки, самолеты, моторы, паровозы и деньги. Сверх небольшого внутреннего российского производства «все авиационное имущество можно было получать только из Франции». Присвоенное России, по литературной традиции, место пятой промышленной державы мира плохо служит для оценки достигнутой ступени развития страны: состояние военного снабжения раскрывает условность, относительность используемых критериев.

Неудовлетворенные исходом войны русские военные деятели усматривали одну из причин своих неудач в нежелании Франции оказать союзнику действенную помощь: на просьбу поделиться снарядами, выпускаемыми французами со своих заводов, «…мы получили отказ, — писал генерал М.А. Свечин. — У них не оказалось той жертвенности, которую проявили мы в начале войны», спасая Париж неподготовленным наступлением в Восточной Пруссии. «Лишь в 1916 г. французское правительство дало нам разрешение покупать небольшой процент продукции завода в Крезо». И брали дорого. Память подвела старого генерала и прислушавшихся к его свидетельству историков. Патриотическая газета в 1916 г. с восхищением описывала состоявшуюся в Париже церемонию награждения георгиевскими медалями французских рабочих. «Завод этот, на котором работают 6000 рабочих, изготовляющих снаряды для России, был специально выстроен по случаю войны в очень непродолжительный срок и считается во Франции последним словом технических усовершенствований… На заводе имеется огромная мастерская в 10 тысяч кв. метров… Мастерская блещет чистотою, залита светом и прекрасно вентилируется… Небольшие электрические автомобили бесшумно двигаются по мастерской, принимая снаряды и отвозя их прямо в железнодорожные вагоны, подходящие к самому заводу». Генерал Жилинский, проводивший награждение французских рабочих по поручению Николая II, посетил с этой целью и еще пять снарядных заводов, везде его встречали с цветами, овациями.

«Французское правительство имело возможность оказать России несравненно большую помощь»; «к началу 1917 г. диспропорция в военно-техническом отношении между русской и англо-французской армиями достигла самых больших масштабов с начала войны», — констатировали историки. Союзники предоставляли русской армии «главным образом стрелковое вооружение и лишь минимальное количество артиллерии, боеприпасов и современного вида вооружений, якобы менее необходимых в условиях Восточного фронта», они «держали Россию в области вооружений на голодном пайке, в то время как их собственные армии были богато оснащены военной техникой». В подобных многочисленных констатациях советской историографии получили отражение обиды царских генералов и сановников, почему-то полагавших, что союзники свою собственную «живую силу» не должны были беречь больше, чем царь — «наше несравненное доблестное и безропотное воинство». Позицию командования в этом вопросе ясно изложил на совещании 1 апреля 1916 г. в Могилеве, под председательством «Верховного Вождя», Алексеев. По его заключению, «французы во время Верденской операции ограничиваются лишь короткими контрударами», и в этом «более всего играет роль стремление не нести больших потерь и сохранить иссякающий людской запас». Такая тактика нам чужда. «Мы, при всей необходимости беречь людской материал, не должны руководствоваться такими соображениями: энергичный и удачно нанесенный контрудар может дать нам свободу маневрирования вне проволочных препятствий».

Объяснимая эмоционально, обида на союзников, в сущности, должна была быть обращена этими деятелями на самих себя. На них лежала ответственность за вступление в войну, не имея для этого ресурсов, сознавая негодную, провальную подготовку собственной промышленности. С учетом этой стороны дела, выдвигаемые вовне обвинения в недостаточной чуткости к нуждам России были направлены, в сущности, на самооправдание (ту же задачу пропаганда наспех решала также преданием позору Сухомлинова и Кузьмина-Караваева, повешением С.Н. Мясоедова), перекладывание тяжелого морально-политического груза на зловредного соратника-конкурента. Исторически и психологически это непонимание стремления союзников вооружить прежде всего их собственные войска объяснимо: сама романовская военщина готова была решать свои «исторические» задачи, не считаясь с отсутствием материальных ресурсов и ценой любых жертв, бросая в бой пехоту с дубинами вместо ружей.