Книга Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Но ведь есть и другое Кириллово наследие. Может ли Мефодий пренебречь им? Оно тоже — в тетрадях, тетрадках, свитках, на листах, а то и на малых пядях пергамена. Но лишь отчасти в них. Хотя Философа отличала образцовая верность письменному свидетельству как таковому, никак не успевал он всё, достойное памяти, запечатлеть на письме. Как многое из его жизни ушло в тишину, прошелестев напоследок, будто ветер в камышах! Тем более важно теперь обозреть и заново оценить уцелевшее.

Благо невредимы записи, из которых снова, как сквозь мглу, проступают следы важнейших путей и испытаний брата. Слава Богу, сбереглись записи его прений с арабами в Багдаде. Есть, похоже, в виде домашней заготовки, и наброски спора с иконоборцем Аннием. Впрочем, брат мог сделать эту запись не до, а сразу по следам полемики.

И, конечно, особо важен, даже по весу своему, черновик прений Константина в Хазарии. Это же целый трактат! О нём думать ещё и думать…

А вот и она — история о нахождении мощей папы-мученика! К счастью, такая замечательно подробная! Рукопись вполне можно показать и Анастасию. Пусть увидит дотошный канцелярист, с какой ответственностью покойный брат описал всё, что связано было с обретением святых останков. Да заодно пусть лишний раз поупражняется в чтении греческой скорописи. Ведь все свои рабочие записи, не касающиеся впрямую славянской темы, Константин вёл, как обычно, по-гречески.

Ученики поговаривают: эти рукописи Философа нужно, не откладывая надолго, тоже переводить — для назидания славянских умов. Пусть всяк славянин, имеяй уши, узнает о их учителе Кирилле те наставительные и драгоценные подробности его жизни, что изложил он сам. Если сохранил их без изъяна, значит, волеизъявлением своим подсказывает: и вам тоже понадобятся.

Уже не раз, сначала как бы исподволь, вздохом и намёткой, звучало в их кругу рядом с привычным «жизнь» и это особенное слово, своим смыслом дающее животу человеческому какое-то совсем иное пространство, целительное дыхание.

Житие… Что, разве и сам Мефодий, и ученики не читали, не слышали многократно жития славных мужей и жён христианского мира — мучеников за веру, исповедников, святителей? И слышали, и читали. Но жития вели свою достойную речь о людях иных веков или стран, о событиях чудесных, несовместимых с житейской теснотой, бестолковостью. Кто и как теперь посмеет примерить житийный лад к своим дням?

Но Кирилл — иное. Хотя и томился он совсем недавно среди них, в той же тесноте, неопределённости, в муке своей телесной, — но теперь он столь уже далеко, будто стремительно достиг тех иных веков и стран и стал причастником их чудесных деяний. Он сам творил чудесное, продолжает творить. Мощь чуда исходит от него, не убывая. Разве не великое чудо, что гордый Рим ошеломленно притих, расслышав божественные смыслы в речи народа, считаемого на Западе презренным и рабским?

Эпистола и замысел Адриана

Уход Болгарии из сферы влияния Римской курии, как ни странно, заставил всё же её более внимательно рассмотреть досаждавший ей моравский вопрос. Что, если, поддавшись примеру болгарина Бориса, и Ростислав отправит в Константинополь послов с согласием на полный перевод его моравлян под византийскую юрисдикцию?

По крайней мере, до слуха Мефодия и учеников уже доходили вести о беспокойстве Ростислава и Коцела за их судьбу Следы такого беспокойства — в «Житии Мефодия», где упомянуто прошение Коцела в Рим, чтобы поскорее отпустили к нему старшего солунянина. Там же, в житии, и ответ апостолика: «Не тебе единому отпущу, но всем землям тем славянским…»

То, что оба славянских князя каждый поодиночке уже обременяют курию жалобами на затянувшуюся беспризорность своих церквей, не могло не воодушевлять засидевшихся в Риме просителей…

Со стороны Ростислава такая настойчивость могла быть вызвана и тем, что под конец 869 года он вдруг добился впечатляющей удачи в открытом воинском противостоянии франкам. Удачи такой убедительной, что те впервые вынуждены были предоставить его княжеству полную независимость.

Но что же сам его апостольство, блаженнейший папа Адриан?

Очень ли будет прилично — после всех прозвучавших из его уст громких поощрений в адрес славянских письмен и славянской литургии, после траурных соболезнований по поводу кончины Кирилла — так одними выражениями чувств и ограничиться? Или он хоть слегка накренит чашу весов в сторону дерзкого новшества двух византийцев, а тем самым, в сторону моравлян и паннонцев?

И, наконец, он её накренил, эту чашу. Слегка, но накренил.

Латинский оригинал письма Адриана II, адресованного князьям Ростиславу и Коцелу, в канцелярии Ватикана не сохранился. Не сберёгся и греческий перевод, который наверняка тогда же составили, как принято при подготовке посланий межгосударственного достоинства. Над этим переводом как раз и могли совместно работать Мефодий с Анастасием. Но «Житие Мефодия» содержит пространный славянский текст письма, и он, судя по стилю, предельно близок к первоисточнику. Вполне возможно, что документ и готовили сразу на трёх языках, и это условие предложил Мефодий. Пусть и славянские князья получат эпистолу, подтверждающую их высокое достоинство, уважение к их родной речи.

Письмо вышло явно напутственного, благословляющего, миротворного и покровительственного звучания. Попробуем услышать письмо папы Адриана так, как услышали его стародавние те славяне. Вот как звучит оно в «Житии Мефодия»:

«Андриан епископ и раб Божий к Ростиславу и Святополку и Коцелю.

Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение.

Яко о вас духовная слышахом, ныня же жадахом с желанием и молитвою вашего ради спасения, како есть воздвиг Господь сердца ваша искати Его и показал вам — не токмо верою, но и духовными делы достоит служити Богу.

Вера бо без дел мертва есть, и отпадают ти, иже ся мнят Бога знающе, а делы ся Его отметають. Не токмо бо у сего святительского стола просисте учителя, но и у благовернаго цесаря Михаила да посла вам блаженаго Философа Костянтина и с братом, дондеже мы не доспехом. Она же уведевша апостольского стола, достояща ваша страны, кроме канона не сотвористе ничесоже, но к нам приидосте и святаго Климента мощи несущее. Мы же трегубу радость приимше, умыслихом испытавше послати Мефодия свящаше и с ученикы, сына же нашего на страны ваша, мужа же свершена разумом и правоверна да вы учит, яко же есте просили, сказая книгы в язык ваш по всему церковному чину исполнь и с святою мшею (мессой) рекше, со службою и крещением. Яко же есть Философ начал Костянтин Божиею благодатью и с молитвы святаго Климента, тако же аще ин кто возможет достойно и правоверно сказати свято и благосно Богом и нами и всею кафоликиею и апостольскою церковью буди да быстеудобь заповеди Божия навыкли. Сей же един хранити обычай да на мши (мессе) первее чтут Апостол и Евангелие римскы, таче словенскы да ся исполнить книжное слово, яко восхвалят Господа ecu языкы и друго иде ecu возглаголют языкы различны величья Божия, яко же дасть им Святый Дух отвещавати.

Аще же кто от собранных вам учитель и чешющих слухы и от истины отвращающих на бляди, начнет, дерзнув инако, развращати вы, гадя книгы языка вашего, да будет отлучен токмо в суд, а ны церкве дойде ся исправить. Ти бо суть волцы, а не овця, яже достоит от плод нагнати и хранитися их.