Книга Хроники Порубежья - Юрий Рудис

— Кто такие?

— Сам увидишь, — усмехнулся Плескач.

— Ладно. Сколько их?

— Двое.

— Кто со мной? — спросил Воробей.

— Меня уволь, спать хочу, — откланялся Байда, вслед за ним отправились Ясь и Митька, которым не терпелось скорее добраться до своих зазноб.

Так что при воеводе остался один Иван.

* * *

Тяжелая дверь бани, притулившейся у самой воды, со скрипом отворилась и в ноздри ударил душистый горячий воздух.

Иван пригнул голову и перешагнул порог.

— Здравствуй, храбрый воевода, — сидящие на лавке женщины поднялись и отвесили поясной поклон. — Присланы мы от могучего Падеры, старшины любовянского. Оказать тебе любовь и ласку.

Иван сдернул с головы ушанку и сложившись пополам сделал такое движение, словно обметал ею свои сапоги. Он подсмотрел этот способ здороваться в фильме Три мушкетера, где именно так кланялись галантные французы в подобных ситуациях.

— Здравствуйте и вы, девушки. Могучему же Падере гран мерси. Однако, я не воевода, а так, типа замполита. Воевода же, Воробей великий и ужасный, сейчас прибыть изволят.

Кличут же меня Иван, ну, или просто Ваня. А вы как прозываетесь?

— Ах, — сказала старшая, суровая пышнотелая блондинка, в волнении оглаживая на себе сарафан. — Я и смотрю…Что же это за имя такое, Иван? Заморское, наверно? Я такого и не слыхивала.

— Еще услышишь, — пообещал Иван, с грохотом сваливая свой арсенал на свободную лавку и расстегивая пальто. — Так зовут-то как?

Однако, блондинка отвечать не торопилась, очевидно, полагая, что и так потратила слишком много времени на разговор неизвестно с кем. Спутница её, невысокая стройная девушка, с нежным бледным личиком, одетая не в пример беднее, тоже помалкивала.

Неловкое молчание разрядило появление Воробья, который, несмотря на крошечные размеры предбанника, вошел в него стремительно, словно в дворцовую залу, грозно топорща усы и сверкая очами.

— Ну, уж это-то воевода Воробей, надеюсь? — надменно промолвила блондинка.

— Угадала, — сказал Воробей и вопросительно взглянул на Ивана. Тот только пожал плечами.

— Я сестра могучего Падеры, старшины любовянского, благородная Преведа, — блондинка оказавшаяся на полголовы выше Воробья, смотрела на него свысока. — А это, — она величаво, словно лебяжьим крылом, повела рукой, — рабыня моя, девка Ливка.

— А, и впрямь, — опомнился Иван. — Присланы, стало быть, в расположение части на предмет оказания любви и ласки. Слушай, Воробей, это что, обычай такой местный?

Преведа окатила его испепеляющим взглядом.

— Понятно. Могучему Падере поклон. — Воробей кивнул Преведе и сказал Ивану. — Когда хотят оказать гостю почет и уважение, то посылают к нему на ночь женщин. Чем женщины благородней, тем больше почета и уважения. Да, и еще, сопровождать их на ложе должны все девушки селения, растянув над их головами белые полотна.

Ты девушек с белыми полотнами тут не видел?

Иван покачал головой, и воевода продолжил. — Это унский обычай, старый. Уж не знаю, как они его сами соблюдали, но от других соблюдения требовали неукоснительного, гости дорогие. Вот так, кстати, Оротя, Войта племянник, на свет появился, чем его и попрекают глупые люди. Сейчас мало кто так делает. Унов ищи свищи, а без них некому принудить народишко. Вот разве что буджаки порядок наведут.

Что до благородной Преведы, вдове четырех мужей, то слава о ней идет громкая, и надо так понимать, что честь нам оказанная немалая.

— Пошли уж в парную, — процедила Преведа, которой упоминание о четырех покойных мужьях явно не понравилось. Ивану было как-то неловко вот так сразу взять и раздеться перед малознакомыми барышнями, но, видя, что и они и воевода стягивают с себя всю одежду, не испытывая совершенно никаких эмоций, скрепил сердце и последовал их примеру.

В парной Воробей развалился на полке, и обе женщины принялись хлестать его вениками, не обращая внимания на Ивана, которого это вполне устраивало. Он скромно мылся в сторонке, с наслаждением обливаясь горячей водой, от которой успел уже отвыкнуть, и поглядывал на благородную Преведу. Суровое и даже свирепое выражение её красивого лица, в сочетании с пышностью форм показалось Ивану весьма пикантным, однако воевода, видимо, был другого мнения, потому что отослал её от себя, сказав, что займется ей попозже. Оставшись в одиночестве, раба Ливка бросила испуганный взгляд на госпожу, словно прося у неё прощения, и с удвоенным усердием возобновила своё занятие. Оставшееся не у дел Преведа, руководила ей на расстоянии, расхаживая словно тигрица в клетке. Команды её звучали резко, как на армейском плацу. — За уд берись…Да не тяни так, дура!..Умащивай, бестолочь… Сильней три, не покойника, чай, обмываешь.

От этих приказаний Ливка впадала в панику и совершенно теряла соображение, и когда Воробей сгреб её под себя, она с облегченным вздохом раскинула ноги.

— Рано, — сказала, как отрезала, благородная Преведа и воевода взмолился. — Ванька, убери её от меня, а то я за себя не ручаюсь.

— Что ж я с этаким дородством делать буду? — закручинился Иван, но честно приступил к выполнению задания.

От прикосновения Ивановой ладони к своей талии благородная Преведа взорвалась, и с ходу постаралась вцепиться в его лицо ногтями, так что тот еле успел перехватить её руки. Завязалась нешуточная борьба. Женщина оказалось на удивление сильной и нападала ожесточенно, не думая о защите. Покрытое мыльной пеной тело выскальзывало из рук, и Иван коварной подсечкой опрокинул Преведу на струганные доски пола. Ошеломленная падением, та на мгновение замерла, этого мгновения Ивану, распаленному поединком, хватило, чтоб войти в неё. Тут он, в гордыне своей, возомнил, что попал в слабое место. Но Преведа только охнула и гулко забарабанила кулаками по его спине, изрыгая проклятия. Иван закрыл её рот поцелуем, на что она исхитрилась цапнуть противника за нижнюю губу. Вкус собственной крови разозлил Ивана, и он, не чинясь более, вставил благородной Преведе до упора.

— Так её, — азартно крикнул Воробей, у которого общение с Ливкой достигло полной гармонии, в интимном плане. — А давай наперегонки.

При этих словах Преведа выгнулась, колыхнув тяжелыми грудями перед носом Ивана, и застонала с такой неприкрытой злобой, что каждому стало ясно, воевода нажил себе врага до смертного часа.

Если бы не дивная сила, унаследованная от старого Волоха, то неизвестно чем бы все кончилось. Очень может быть, что благородная Преведа, в конце концов, откусила бы все-таки супостату ухо или, скажем, выдавила глаз, или лишила еще бы какого жизненно важного органа. Но времени на эти глупости у неё не оставалось, Иван не давал ей передышки, так что после четвертого захода, сил у Преведы оставалось только на то, чтобы ругаться хриплым голосом. Это только усугубляло её бедственное положение, так как ругательства, купно со специфическими хлюпающими звуками, сливались в своеобразную музыку, заводящую Ивана еще больше.