Книга Шолохов - Андрей Воронцов

— Хорошее для белых удовольствие! — воскликнул он. — Я показываю в романе полный разгром белогвардейщины на Дону и Кубани!

Сталин помолчал, потом сказал:

— Да, согласен! — И, обращаясь к Горькому, добавил: — Изображение событий в третьей книге «Тихого Дона» работает на нас, на революцию!

Горький закивал:

— Да, да.

Это были его первые слова, произнесенные за все время пребывания Сталина в комнате. Сталин поднялся и твердо сказал:

— Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем!

VI

Шолохов был недалек от истины, сказав Сталину о том, что тайные сторонники Троцкого используют коллективизацию для того, чтобы нанести непоправимый удар по деревне и крестьянству. На четвертый год великого перелома колхозы на Дону худо-бедно начали работать. Жизнь стала потихоньку налаживаться. Стараниями Михаила в Вешенской появился телефон. В станичные курени было проведено радио. При редакции районной газеты «Большевистский Дон» Михаил вместе с сыном Серафимовича Поповым создали литературное объединение, где Шолохов рассказывал юным писателям о творчестве Льва Толстого, Чехова, Маяковского (к тому времени уже покончившего с собой). После утомительных хлопот в Наркомпросе и ЦК Михаил добился разрешения на открытие в Вешенской педагогического училища. Началось строительство здания под него. Теперь Михаил мечтал о водопроводе и казачьем театре. Но если для первого требовались большие деньги и «добро» Орджоникидзе, то для второго ни много ни мало — политическое решение о реабилитации казачества. Тогда такое казалось почти невозможным, но Шолохову пришла мысль действовать на Сталина в этом вопросе через Ворошилова и Буденного. Кавалерийские части РККА не могли похвастаться хорошей выучкой, а возрождение казачества как социальной и учебной базы советских конных частей могло поправить дело.

В 1932 году Михаил из кандидатов стал членом ВКП(б). Его избрали в бюро райкома. С партийными и советскими руководителями района — Луговым, Логачевым, Лимаревым, Красюковым — он наладил хорошие отношения, имел на них большое влияние. Михаил сумел их убедить, что не всякий казак, когда-то воевавший за белых, — враг. Все шло к тому, чтобы район смог зажить достойной жизнью. В мае 1932 года, в разгар сева, ЦК и Совнарком специальным совместным постановлением снизили план хлебозаготовок по Северо-Кавказскому краю на 24 миллиона пудов.

Но лучше бы не было этой милости! Она сыграла с колхозниками дурную шутку. Уже в июле первый секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Шеболдаев обвинил руководство Вешенского района в «злостном преуменьшении урожайности», а хлебофуражный баланс назвал «кулацким». Вешенцам накинули новое плановое задание — в два раза больше прежнего. При этом колхознику на трудодень не выходило и по два килограмма хлеба!

В августе три недели шли дожди. Они погубили десятки тысяч центнеров хлеба. В один из таких дней Михаил ехал верхом через поля Чукаринского колхоза. Дождь прошел утром. Грело солнце. Копны, испятнавшие всю степь, надо было раскидывать и сушить, но бригады все были не в поле, а на станах. Михаил подъехал к одному. Человек пятьдесят мужчин и женщин лежали под арбами, спали, вполголоса пели. Некоторые бабы, распустив и свесив до земли волосы, искали и щелкали ногтями насекомых-паразитов. Словом, праздник. Но Михаил уже видел сквозь этот «праздник» страшную, голодную зиму. Обозленный, он закричал, как бригадир:

— Почему не растрясаете копны? Вы что, приехали в поле искаться да под арбами лежать?

При сочувственном молчании остальных одна из бабенок ему объявила:

— План в нонешнем году дюже чижолый. Через то мы с ленцой и работаем, не спешим копны сушить… Нехай пашеничка дюже подопреет. Прелая-то она за границу не нужна, а мы и такую поедим!

Михаил в сердцах плюнул и уехал.

К середине ноября план хлебозаготовок был выполнен всего на 82 процента. Хлеба сдали на восемь тысяч тонн больше, чем по первоначальному плану, но требовалось еще 23 тысячи… В декабре в Вешенскую приехал уполномоченный крайкома Овчинников. Поняв, что он грубо просчитался, заверив начальство, что пересмотренный план заготовок для вешенцев — реальный, Овчинников, выразительно похлопывая по кобуре нагана, дал районному руководству такую установку: «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!»

И началось. Пошли по ночам массовые обыски, когда у колхозников изымали весь хлеб подчистую, в том числе и выданный на трудодни. Тех, кто закапывал зерно, тут же арестовывали. Боясь суда, колхозники, чтобы не нашли хлеб на базах, стали выбрасывать его в овраги, вывозить в степь и зарывать в снег, топить в колодцах и речках. И тут пришла очередь действовать Илье Ефимовичу Резнику, ставшему к тому времени в Ростове одним из заместителей полномочного представителя ОГПУ по Северо-Кавказскому краю. Узнав о фактах порчи хлеба, он незамедлительно распорядился возбудить дела по расстрельным статьям — о вредительстве и саботаже.

В Вешенском районе арестовали свыше трех тысяч казаков, из них расстреляли 52 человека, а 2300 отправили в лагеря. Более тысячи семей выгнали с детьми на мороз.

Чекистские методы явились дурным примером для станичных активистов. «Андрей» Плоткин, один из прототипов Семена Давыдова, переброшенный к тому времени из Вешенского колхоза в Наполовский, при допросе заставлял человека садиться на раскаленную лежанку. Когда несчастный кричал, что не может сидеть, печет, под него лили из кружки воду, а потом выводили «прохладиться» на мороз и запирали в амбар. Одного единоличника остроумный Або Аронович заставлял стреляться: давал в руки наган и приказывал: «Стреляйся, а нет — сам застрелю!» Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряженный) и, когда щелкнул боек, упал в обморок. В Верхне-Чирском колхозе комсодчики последовали примеру Плоткина: ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили босых на мороз.

В Кружилине, на родине Михаила, уполномоченный райкома Ковтун ставил людей целыми бригадами на колени, приказывал им высунуть языки и распекал их в таком виде, как собак, в течение часа.

Но вершиной садистского творчества, без сомнения, была история в Солонцовском колхозе. Там в помещение комсода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, намекая, что «покладут их рядом». Впрочем, едва ли несчастные станичники очень испугались. Трупов в ту страшную пору было много… Умерших от голода людей уже не зарывали в землю, а просто сваливали в погреба…

На Дону повторялось произошедшее в феврале 1919-го. Это было все равно, как если бы у человека срослась сломанная нога, а ему в том же месте ее сломали вновь.

Люди нескончаемой вереницей шли к Михаилу и Христом Богом просили «прописать про это в газету». Но в газету, как он хорошо понимал, было бесполезно. Михаил решил вновь писать Сталину, чтобы тот знал, на каком материале ему приходится писать вторую книгу «Поднятой целины». Луговой и Лимарев поддержали его затею и предложили добавить в письмо просьбу о срочной помощи району хлебом.