Книга Жандарм. На пороге двадцатого века - Андрей Саликов

Порт-Артур. 1901 год

Поездка по южной ветке дороги запомнилась Владимиру жутким бардаком и полями гаоляна. Если со вторым поделать ничего нельзя, приходилось мириться, то с первым он легко справился: машинист, отмечавший свои именины и потому страдавший в этот день от похмелья, получил по зубам для протрезвления и обещание сгноить мерзавца в «Александровской слободе». Немов ещё раз, для закрепления, так сказать, сунул этому забулдыге под нос здоровенный кулак. Рыкнув на трезвую и потому не битую паровозную бригаду, он от себя добавил пару ласковых, да таких, что «техническая интеллигенция», как её иронично назвал Дроздов, мигом порскнула кто в будку, а кто и в тендер.

– Да, бардак… – протянул Иван. – Вашбродь, вы заметили, как на нас смотрели?

– Естественно, – зло сплюнул Владимир. Жест его, конечно, не красил, но помилуйте, нервы у него не канаты. – Как порядок навести, так мы либералы, хотя в поезде как минимум трое железнодорожных чиновников едут, и скорее всего именно с Южной. Да и остальные… ни одного «дантиста» не нашлось. – В этот момент машинист дал предупредительный гудок, и часть пассажиров, до этого гулявшая, поспешила вернуться в вагоны. – Хм, нас грубо прервали. И запиши данные этого индивидуума, не нравятся мне его замашки.

– Будет исполнено, вашбродь.

Со своим командиром Иван был полностью солидарен. В преддверии войны такие кадры способны доставить немало хлопот, а с учётом популярности всяческих идей… не стоит пускать ситуацию на самотёк. Вообще он считал, и не без оснований, что ему просто сказочно повезло: сперва барин не дал пропасть, когда отец умер. Помог Ипполит Викентьевич, дай Бог ему здоровья, весточка, что мать послала брату двоюродному, дошла, не затерялась, и сам дядька не отказался от родни. Ну и подумаешь, что жандарм, завидуют просто от злобы, обыкновенной людской злобы к более удачливым соседям. Иван уже тогда крепким был и не раз метелил сверстников, дразнивших его. Дядька, подметив твёрдость характера, однажды напрямую спросил, пойдёт ли он к ним. Ха, тут дураком надо быть, чтобы отказаться, а он им не был. Это после мать с сестрёнками узнала, КЕМ является их родственник!

Когда Иван после «дрессировки» (так дядька сказал) предстал пред очи самого господина капитана, то возблагодарил родственника за науку. Как он отвечал, до сих пор не помнит, зато оказался не просто при кухне, а был отдан в руки унтер-офицера Жукова. Тот был «дядькой» у сына господина капитана, да, ох и гоняли его нещадно. Как-никак готовили к роли охранника, а уж Афанасий Захарович особо подчёркивал: мол, тебе, Ванька, честь оказана, смотри не осрамись. И ведь не подвёл, теперь он уже не Ванька, а самый настоящий господин фельдфебель Иван Немов. А для унтеров с нижними чинами Иван Егорович, и это в двадцать с хвостиком! Жаль, мать не дожила, зато дядька гордится им неимоверно, а Владимир Сергеевич в разговоре намекнул, что на погон может и звёздочка упасть! Хоть и шипеть будут о «кухаркином сыне», но связываться побоятся, всё же состоять он будет при сыне начальника департамента. А гадить… что ж, пусть попробуют, укорот хороший даст!

Путь в управление занял не более пятнадцати минут. Сопровождавший их жандарм-«железнодорожник» оказался парнем весьма словоохотливым и успел поведать, что теперь все переехали в Новый город, а старое здание отдали под склад. Было видно особенно им, побывавшим тут год назад, как разительно изменился облик города. Старый город придавал ему дикий колорит, но чёткие и ровные улицы и кварталы строящегося Нового города превращали Порт-Артур в европейский сеттльмент. На улицах было много офицеров, особенно флотских, теперь весь Тихоокеанский флот базировался здесь.

У Владимира аж желваки заиграли, когда мичманец бросил на него полный презрения взгляд. «Тебе придётся сталкиваться с кастовой порукой, – вспомнились ему слова отца. – Запомни, ты не имеешь права поддаваться эмоциям. Если требуется быть жестоким в интересах дела, не сомневайся. Иначе твоя мягкость обойдётся реками крови, но на каждый случай ты обязан иметь железные доказательства». Армейцы тоже любви к жандармам не испытывали, ну да ничего, дайте только срок…

Столичные события коснулись и Харбина, но тут была весьма пикантная ситуация: жандармы и Охранная стража (так и не упразднённая, а наоборот, официально стала в один ряд с забайкальским казачеством) любовью армейцев не пользовались. Зато они доминировали на севере Жёлтороссии и, получив сигнал, стали действовать согласно планам. Усиленные патрули, дополнительная охрана для телеграфа и телефона. В Русско-азиатском банке выставлена митральеза (заодно под шумок проведена тщательная ревизия) и полностью сменена охрана. Запрещено обменивать ассигнации на серебро и золото, полиция перешерстила все ночлежки и пользующиеся дурной славой окраины города. Местный криминалитет, приученный, что при облаве следует упасть на пол и не отсвечивать, отделался относительно легко. Переломы и выбитые зубы не в счёт, зато новенькие, попытавшиеся строить из себя невесть что, большей частью полегли под пулями: полицмейстер держал Харбин железной рукой. Остальные попали в камеры и после суда ушли на этап, правда, недалеко, рабочих рук на «маньчжурке» не хватало всегда. Это что касалось русской части преступного сообщества, а самых опасных китайцев (пригодились сведения Владимира) расстреляли на берегу Сунгари в укромном месте. Действие было, конечно, абсолютно незаконным, но хребет триадам, пытавшимся свить тут гнездо, сломали. Торговцев опиумом вздёрнули на окраине по приговору того же суда. Итог как итог: преступность, конечно, осталась, но привычная, срастания с чиновничьим аппаратом не получилось.

– …Что же. – Начальник управления Микеладзе посмотрел на Дроздова, стараясь сбить спесь с папенькиного сынка, однако сам напоролся на чуть презрительный взгляд. Именно так смотрели англичане на местных китайцев, словно не старший в чине и выше этого ублюдка по крови, а обыкновенный туземец сидел. – В данный момент пока не имеется площади для вашего…

Тут князя весьма невежливо прервали.

– Странно слышать, – со скукой, будто в сотый раз объяснял глупому недорослю что-то очень простое, произнёс подпоручик, – у вас есть старое здание… – и, мастерски выдержав паузу, чуть раздражённо высказал совсем не то, что ожидал услышать Александр Платонович: – Переезжайте обратно. – Как там отец говорил? Грогги, кажется, вот у ротмистра это выразилось в выпучивании глаз и безмолвном шевелении губ, как у рыбы. – Вам сообщили, что я назначен начальником контрразведки Квантунского района?

Всё, сдулся, глазки забегали, явно прощупывали меня господа «маньчжуры». А то привыкли к синекуре: и выслуга идёт быстрее, чем в России, и маленькая победоносная война с орденами и званиями.

– Господин подпоручик, – очнувшись, Микеладзе перешёл в наступление, – извольте, – даже не говорит, а шипит от ненависти, – соблюдать субординацию! – Покрывшееся красными пятнами лицо ротмистра вызывает отвращение.

– Напоминаю, – ледяной тон Дроздова подействовал на собеседника, – что по должностям мы с вами равны. – Да и то, что три месяца назад он был начальником жандармской команды, немаловажный нюанс. То, что разговор становится всё более резким и грубым, Владимир понимал. Как и то, что первоначальный план тихо и незаметно сидеть и «плести паутину», по выражению отца, с оглушительным треском провалился. Лихорадочно припоминая сведения о своём визави, он никак не мог сформулировать неправильность. Ротмистр характеризовался весьма разумным офицером, а теперешний приём отдаёт фарсом. Чёрт, всё это фарс! Игра на него, ах, паскуды, что же, поиграем, заодно и посмотрим, чей дьявол сильнее. – Так что извольте обращаться ко мне соответственно занимаемому мной положению. – Вот такого ты, князенька, не ждал, вон как глазки-то блеснули. И не наигрываешь, всерьёз тебя зацепило. А это говорит о том, что меня тут разбирали, так сказать, по косточкам, и происхождение им известно. Отцу надо сообщить, пусть покопается, кто у нас такой языкастый. Ну, нечего сказать?