Книга Цветок камалейника - Ольга Громыко

Путники остановились, прикидывая, заночевать на опушке или идти дальше. Уставшая Радда попыталась присесть на Тишша, но тот с жалобным мявканьем бухнулся на бок, вытянув лапы.

ЭрТар предупреждающе присвистнул: навстречу им, похлопывая по льняной штанине прутиком и как-то воровато озираясь, брел высокий, широкоплечий детина. Такой же белобрысый, как Джай, только выгоревший добела, вихрастый и сплошь в конопушках. При виде незнакомцев с кошаком он вздрогнул и попятился, но, приглядевшись, просиял и бросился к ним.

— Ой, господин йер! Вы-то мне и нужны! — Детина с ходу бухнулся на колени и с надеждой обратил взгляд на Брента: — Благословите на злое дело!

— Какое? — растерялся жрец.

— Корову хочу скрасть, — с готовностью повинился конопатый. — Рыжую, с белым пятном на лбу, во-о-он там за селищем пасется… хотите — подойдем поближе, покажу!

— Может, господину йеру еще тебе на стреме постоять?! — возмутился Джай. Ворье проклятое! Безо всякого стеснения с Иггром договаривается, а обережи потом хоть расшибись!

— Не-е-е, — серьезно помотал головой детина. — Я и сам справлюсь, место глухое… только благословите!

Мужчина тяжко, как раз по роли, вздохнул:

— Иггрово чадо, а ты знаешь, что сие грех?

— Знаю, знаю, господин йер! Семь бусин он стоит, во… — Горсточка медяшек проворно перекочевала к Бренту в ладонь.

— Что ж, благословляю тебя, Иггрово чадо. — Жрец с отвращением осенил торжественно замершего детину знаком Двуединого. — Иди с Темным и греши!

— Погоди, — ЭрТар поймал за рукав ретиво подорвавшегося с колен ворюгу — ему явно не терпелось проверить благословение в деле, — ты местный, э?

— Не-а, — помотал тот вихрастой головой. — Чё я — дурак, в родном селище скотину сводить? Узнают же сразу!

— А как оно хоть называется, знаешь?

— Ну так! — обиделся детина. — Большие Ячмени! У меня тут свояк живет.

— Ой! — всполошилась Радда. — Сюда брат Марахан на закупки ездит!

— Угу, — не вдумываясь, подтвердил парень, — там нынче ярмарка собирается, купцов понаехало, бродяг притащилось — жуть! Я в воротах с целой толпой столкнулся — мужики заросшие, бабы в рванье, дитенки орут… — И с хищным блеском в глазах добавил: — Самое время злому человеку поживиться — все селищане на торговом выгоне околачиваются, заранее прицениваются… а коровка-то без присмотра осталась!

— Вали-ка ты отсюда, злой человек! — не выдержал Джай. — Покуда кости це... (ЭрТар больно пнул его в лодыжку) всех коров не разобрали!

Детина изумленно на него вылупился, но спорить с «йеровой обережью» не стал, развернулся и трусцой почесал обратно к селищу. Джай мрачно буравил взглядом его могутную спинушку.

— Если Марахан успел сюда наведаться, то наверняка растрепал о тваребожцах и сбежавшей Иггровой Невесте по всем едальням.

— И меня тут многие знают, — уныло поддакнула Радда. — Я с ним постоянно ездила, помогала сыры выбирать…

— Значит, я пойду в селище один, — решительно объявил Брент и, стянув мантию, бросил ее в руки Джаю.

— Думаешь, без нее тебя не узнают? — скептически заметил ЭрТар.

— Ничего, я всегда смогу отвести селищанам глаза тенями или огнем и удрать, как из той мельницы. А вы идите обратно в лес и ждите меня на опушке.

— А тебе обязательно туда ходить? — Радда поежилась, словно бы невзначай коснувшись Брента локтем.

— Обязательно. — Мужчина вздрогнул, как от ожога, и поспешно отстранился. Да что с ним происходит, в конце-то концов?! — До следующего Взывания нам все равно делать нечего, так что надо проверить тех бродяг с детьми — вдруг это они водят нас за собой, сами о том не подозревая?

— Поспал бы лучше. — Джаю идея разделиться тоже не понравилась. Будь он какой-нибудь шарлатанкой-гадалкой, непременно загнул бы что-нибудь про терзающее его недоброе предчувствие, но здоровому мужику признаваться в таком было стыдно.

Брент только отмахнулся.

* * *

Оставшись одни, ребята развели костер и хотели за неимением ужина хотя бы хлебнуть самойлики, но обнаружили, что Брент случайно прихватил с собой их заветную кружечку. Так бы и пришлось пить холодную воду из фляг, кабы ЭрТар не отлучился «прогуляться» и, когда за него уже начали всерьез беспокоиться, вернулся с полным подолом земляной груши. Уверяя, что нашел ее прямо посреди дороги, — но руки у горца почему-то были по локоть в грязи.

Ужин вышел не шибко роскошный — к лету груша стала волокнистой и пресной — зато сытный. Возле селища тоже пылали костры, разведенные приезжими, ветер доносил обрывки музыки. Радда мечтательно к ним прислушивалась, пытаясь мурлыкать что-то себе под нос. Лежащий рядом Тишш тут же присоединялся, и девушка со смехом щелкала его по носу, вынуждая умолкать и облизываться.

— Хотите, я вам тоже спою, э? — предложил ЭрТар.

— Опять горскую, про козлов? — съехидничал Джай. Его собственные музыкальные способности ограничивались непристойными частушками по пьяни, причем, по словам слушателей, самым непристойным в них был голос исполнителя.

— Могу и равнинную, — согласился охотник. — Хоть покажу вам, как надо их правильно петь!

— А ты «Танец на углях» знаешь? — оживилась Радда.

— Спрашиваешь! — ЭрТар тут же отщелкал пальцами ритм и начал:

Поменяй пустой очаг на шелест пламени,

Скуку полдня на веселье верхолуния,

Клетку стылых стен на небеса бескрайние,

Окунувшись в танца на углях безумие!

Эй!

Давай, пляши!

Пока горит огонь,

Пока душа горит!

Эй!

И — от души,

Ладонь в ладонь,

До утренней зари!

На припеве голос горца развернулся во всей красе, с птичьей легкостью гоняя переливы вверх и вниз, как на дудочке. Песня была быстрая и зажигательная, ладони сами тянулись исполнять приказ.

Поменяй тревогу на надежду светлую,

Вьюги кружево на ручейков журчание

Лямку будней на свою мечту заветную,

И скорей вливайся в танец наш отчаянный! —

продолжила девушка высоким и чистым голосом, от которого у Джая слегка зазвенело в ушах. У Радды эта песня была одной из любимых — ее часто пели по вечерам в рабских халупках. ЭрТар одобрительно кивнул, подхватывая припев.

Поменяй разлуку на объятья нежные, —

вступил третий голос — не очень сильный, но приятный баритон.

Козни недругов на дружеские возгласы,

Сердца грусть-тоску на счастье безмятежное,

Вместе с нами не щадя ни ног, ни голоса!

Куплет он закончил в одиночестве. Припев петь не стал, кашлянул и, не дожидаясь аплодисментов, скомандовал Хруску: